chto_neobhodimo_znat_o_mihaile_bulgakove

Далее началось оживление, был издан «Золотой теленок», после 1934 года началась постепенно увеличивающаяся проработка, но, в общем, всё прошло без сучка, без задоринки. Снятие Нарбута немного затормозило публикацию «Теленка» и только. Вероятно, этот роман должны были издать в том же 1928 году, у Петрова есть указание на то, что с самого начала планировалось издание двух книг в авторском составе «Катаев и Петров» и «Катаев и Ильф» (см. пост об Ильфе и Петрове).

Ильф и Петров вели себя хорошо. Они достаточно правдоподобно изображали тихих и скромных авторов, хлопали глазками на собраниях, умело уходили от каких-либо дискуссий о своем творчестве. Что-то им перепало от катаевско-булгаковского стола, гораздо больше они получили в виде косвенных преференций от популярности: блага по линии писательских организаций, зарубежные командировки, интервью, выгодную работу, привилегии в публикации собственных скромных сочинений.

От Булгакова они держались на некоторой дистанции, но поддерживали дружеские отношения. Это говорит об отсутствии взаимных претензий. Характерно, что в романах описывается масса знакомых Булгакова, Ильфа и Петрова, но самой тройки нет. Есть Валентин Катаев (инженер Брунс).

(Правда Булгаков на самом деле присутствует — и в «Двенадцати стульях» и в «Золотом теленке». Но об этом в следующем посте.)

Давно замечено, что в «Двенадцати стульях» есть масса заимствований из булгаковских произведений, фактически на уровне плагиата. Аметистов и Обольянинов из «Зойкиной квартиры» это Бендер и Воробьянинов. Приведу всего один убийственный пример. Аметистов мечтает эмигрировать из СССР, его присказкой становятся мечты о жизни в Ницце:

«Ах, Ницца, Ницца, когда же я тебя увижу? Лазурное море, и я на берегу его в белых брюках!»

Или:

«Моя мечта уехать с любимой женщиной в Ниццу, туда, где цветут рододендроны…

В «Двенадцати стульях» Ницца превратилась в Рио-де-Жанейро и понятно почему. Ницца была модным русским курортом, а после революции одним из центров эмиграции. Образ Бендера подчёркнуто аполитичен, поэтому белоэмигрантская Ницца заменена на довольно бессмысленное, но зато политически нейтральное Рио-де-Жанейро.

Сторонники официальной версии объясняют сходство романов Ильфа и Петрова с произведениями Булгакова самыми разными причинами. Но советские литературоведы таким образом опять не видят за деревьями леса.

Булгаков был писателем, крайне щепетильно относящимся к авторским правам. Например, он разорвал отношения с братом-эмигрантом, когда узнал, что тот на некоторое время задержал денежный перевод части заграничного гонорара. Плагиаторы Ильф и Петров стали бы для Булгакова не только предметом едких насмешек, но и личными врагами.

Верно и другое. Любые формы шантажа, вымогательства рукописи, грубого вмешательства в авторский замысел вызвали бы со стороны Булгакова бойкот. Он мог бы пойти на то, чтобы в принудительном порядке написать для других людей текст. Например, чтобы сохранить свободу себе и своим близким. Но поддерживать затем с шантажистами добрососедские отношения — никогда.

Очевидно, инициатива публикации исходила от самого Булгакова, и Михаил Афанасьевич очень тщательно выбрал компаньонов для своей вынужденной литературной мистификации. Он мог дать свою вещь только людям, которых считал людьми своего круга — по образованию и степени порядочности. Человек, который ставил свою подпись под вещью Булгакова должен был безусловно понимать, что делает и зачем, и при этом не потерять лица.

Катаев для Булгакова был менеджером, его брат — ширмой для участия в деле. Очевидно единственным человеком, который в данной ситуации для Булгакова являлся полноценным компаньоном, являлся Ильф.

Иван Илья Арнольдович с точки зрения Булгакова был остроумным человеком его круга, не лишенным литературных способностей, и одновременно человеком, по расовым соображениям приемлемым для советских властей.

В этом и таится разгадка фрагментов из ильфовских записных книжек. Булгакову нужен был человек, понимающий в тексте то, что он должен был понимать, и способный установить с этим текстом содержательный диалог. То есть способный принять ХОТЬ КАКОЕ-ТО самолюбия ситуацию.

И наконец, последнее — в виде цветов на могилу авторства Ильфа и Петрова. Общительный и веселый Булгаков, прочитав «Двенадцать стульев», а потом и «Золотого теленка» хохотал бы до упаду, засыпал авторов письмами и комплиментами, постоянно говорил бы о содержании книг и т. д. Если бы его что-то в романах не устроило — реакция была бы ещё более бурной. Булгаков был великим сатириком и не мог не оставить без внимания единственные по настоящему смешные книги России 20-30-х годов. Однако он эти книги не заметил. Набоков из своей эмиграции заметил. А Булгаков из Москвы — нет.

ЧТО НЕОБХОДИМО ЗНАТЬ О МИХАИЛЕ БУЛГАКОВЕ — 6

XX