Что необходимо знать каждому мальчику

Мальчик промолчал и потянулся за джинсами, в которых обычно ходил в школу. Вчера из-за слякоти они были до колен забрызганы грязью, а сегодня, аккуратно вычищенные и отглаженные, висели на спинке стула. Это бабушка потрудилась для любимого внука. Застегивая джинсы, Андрей вдруг заметил в них что-то не то… Увы, бабушка перестаралась: по неведению, загладила острые складки-«стрелки», как на обычных брюках. Да его засмеют из-за нее! Кто ее просил! Раздраженный, со страдальческим вздохом, мальчик достал из шкафа старые брюки…

На кухне бабушка удивилась:

– Что же ты джинсы-то не надел? Я их тебе в порядок привела.

– Спасибо большое, я видел, – в голосе Андрюши звучала убийственная ирония. – Я уж лучше в старых брюках пойду.

Бабушка забеспокоилась, ничего не понимая…

Вечером мама жаловалась:

– Поговорил бы ты с ним! Он иногда такой замкнутый, чужой. Сегодня бабушку обидел: джинсы она ему не так погладила… Какая-то жестокость появилась, насмешливость. Или мне кажется? Я порой не знаю, как и подойти к нему: обидчивый, раздражительный. А к бабушке отношение нехорошее, снисходительное.

– Трудный возраст, – ответил папа. – Поговорю, конечно. При случае.

Случай представился в ближайшую субботу. Отец с сыном взяли рюкзаки, сумки-«тележки» и отправились на рынок – закупать дешевую картошку. Шли пешком, дворами; на обратном пути несколько раз останавливались отдохнуть, посидеть на лавочке. На одном из таких «привалов» папа с усилием расправил плечи и вздохнул:

– Мне прежде казалось, что я вечно буду молодым. Одышка, сердцебиение, усталость? Это было что-то непонятное, не имело ко мне никакого отношения. Лет десять назад я бы такой рюкзак играючи донес, а теперь тянет остановиться, присесть. Шутка ли, брат, – мне ведь сорок лет! Так незаметно и старость подойдет…

У Андрея сжалось сердце. Сорок лет – да это уже старость! Но папа ведь вовсе не старый… Мальчику не хотелось, чтобы он старел: мысль о старческой немощи никак не сочеталась в его сознании с отцом, который все знает, все умеет, с которым так надежно и спокойно. Он хотел бы возразить, сказать, что он и сам устал, придумать что-нибудь смешное, но… почему-то промолчал, только пожал плечами.

– Ничего не поделаешь, – говорил папа. – Человеческой жизни положен предел, семьдесят-восемьдесят лет. Даже в Писании об этом сказано. Как ни бережем мы свое тело, а оно стареет, изнашивается. Зрение слабеет, слух, память… Плохо, когда человек не готов к этому и переживает наступление старости как трагедию. Приятно, конечно, быть молодым, красивым, сильным, но и старость – неплохое время.

– Просто прекрасное, – мрачно усмехнулся мальчик. Он смотрел на старушку, которая как раз вышла из подъезда, опираясь на клюку. Старушка прошла несколько шагов, села на соседнюю лавочку, медленно, трясущимися руками открыла целлофановый пакет с размоченными корками хлеба… «Гули-гули-гули!» – задребезжал ее голос, на который откуда ни возьмись слетелись голуби и закопошились у ее ног. Руки, изуродованные ревматизмом, тряслись, голова тряслась; и еще Андрей заметил, что, несмотря на теплый солнечный день, она была в толстом пальто, пуховом платке и в валенках… Вид ее вызывал жалость и в то же время неприязнь: зачем она такая ?

– Я бы не хотел дожить до старости, – заявил он. – Лучше умереть молодым.

– Почему?

– Потому что старость – это уже не жизнь, – ответил Андрюша, глядя на старушку с голубями.

– Если называть жизнью активность, движение, общение с людьми, достижение разных земных целей, то – согласен, старость не жизнь. А если говорить о внутренней, таинственной жизни души, то старость совсем не мешает ей. Наоборот, – папа тоже смотрел на старушку, но видел совсем иное. – Представь себе: тихий вечер. Трудовой день позади, с его хлопотами, суетой, шумом – все затихает, все в прошлом. Душа перестает гоняться за призраками, за «земным счастьем», она отдыхает. Жизнь представляется ей дорогой, полной скорбей, и дорога эта близка к концу. А вот каким будет конец – зависит от устремления и устроения души, ты сам знаешь. Посмотри – разве я не прав?

Но Андрюша не мог или не хотел настроиться на высокий лад. Он замечал в облике старушки, которая уже кончила кормить голубей и дремала на солнышке, только неприятное, отталкивающее: вздувшиеся вены на руках, некрасивый провалившийся рот… Мальчик никак не мог понять, что может быть хорошего в ее жизни. Он с удовольствием вспомнил свою бабушку: слава Богу, она еще не скоро станет такой, как эта…

– Ей даже ходить трудно. Все болит, наверное, – заметил он.