Война окончилась, и заняться было особо нечем. Норман Боукер катил по шоссе, которое семимильной петлей огибало озеро, и, возвращаясь к исходной точке, шел на новый круг. Машину он вел медленно, наслаждаясь покоем и ощущением безопасности в большом отцовском «шеви» и время от времени поглядывая на озеро, чтобы посмотреть на лодки и бездельников, катающихся на водных лыжах. Было воскресенье, и было лето, и городок как будто ничуть не изменился. Озеро раскинулось округлое и плоское, а еще оно серебрилось под солнцем. Вдоль шоссе тянулись большие многоуровневые современные дома с просторными верандами и панорамными, или французскими, окнами, выходившими на воду. Со стороны озера, где участки были самые дорогие, дома стояли наиболее красивые, ухоженные и ярко покрашенные. На воду выдавались причалы с укрытыми брезентом лодками. У этих домов имелись аккуратные сады и иногда даже садовники, внутренние дворики с жаровнями для барбекю и грилями, а еще деревянные таблички, оповещавшие, кто тут живет. Слева от него, по другую сторону шоссе, дома тоже были красивые, хотя и не такие дорогие, и вообще поменьше, без причалов, моторок или садовников. Шоссе служило своего рода границей между состоятельными и почти состоятельными. Жить по озерной стороне было одной из немногих естественных привилегий в степном городке, дающей возможность наблюдать закат не над кукурузным полем, а над водной гладью.
Это было благодатное, внушительных размеров озеро. В старших классах он по вечерам колесил вокруг него то с Салли Креймер, размышляя, захочет ли она пойти с ним в Сансет-Парк, то с друзьями, болтая о важных делах, изводя себя такими вопросами, как, например, существует ли Бог, и теориями причинно-следственных связей. Но опять же, тогда не было войны. Всегда было озеро, первая и главная причина существования городка, места, где переселенцы могли разгрузить повозки. До пионеров были индейцы сиу, а до сиу — бескрайние прерии, а до прерий — только лед. Ложе озера прорыл выползший на юг отрог Висконсинского ледника. Не питаемое ни речушками, ни ручьями, озеро частенько становилось застойным и зеленым от цветущих водорослей, и пополняли его лишь капризные и непостоянные дожди прерий. И все же это был единственный значительный водоем на сорок миль[69] окрест, предмет гордости, на который приятно смотреть летним днем. Сегодня вечером озеро расцветится фейерверками.
Сейчас, под конец дня, оно лежало гладкое и спокойное — семимильная окружность, которую можно одолеть на малой скорости за двадцать пять минут. Для купанья оно не слишком подходило. В старших классах он подхватил ушную инфекцию, из-за которой с тех пор старался держаться подальше от воды. И озеро забрало его друга Макса Арнольда, удержав его от войны. Это Макс любил порассуждать про существование Бога. «Нет, ничего такого я не говорю, — спорил он, перекрывая гул мотора, — я только хочу сказать, что как идея это возможно, даже необходимо, высшая причина во всей структуре причинно-следственных связей». Теперь он, вероятно, доподлинно знает. До войны мальчишки часто колесили вокруг озера, но ныне Макс стал воспоминанием, абстрактной идеей, а большинство остальных друзей Нормана Боукера жили в Де-Мойне или в Сиу-Сити, или учились где-то в колледжах, или работали. Девчонки из старших классов в основном повыходили замуж. Салли Креймер, чью фотографию он когда-то носил в бумажнике, была как раз из замужних. Теперь ее звали Салли Густафсон, и жила она в симпатичном голубом доме на менее дорогой стороне приозерного шоссе. В свой третий день по возвращении домой он видел, как она стрижет газон, — все еще хорошенькая в кружевной красной блузке и белых шортах. Он едва не съехал на обочину, просто чтобы поболтать, но передумал и с силой вдавил педаль газа. Она выглядела счастливой. У нее есть дом и новоиспеченный муж, и, в сущности, ему нечего ей сказать.
Городок почему-то казался бесконечно далеким. Салли замужем, Макс утонул, и его отец дома смотрит бейсбол по национальному телеканалу.
Норман Боукер пожал плечами.
— Нет проблем, — пробормотал он.
По часовой стрелке, словно по орбите, он погнал «шеви» на еще одну семимильную петлю вокруг озера.
Даже под вечер было жарко. Он включил кондиционер, потом радио и откинулся на спинку, давая омывать себя холодному воздуху и музыке. По обочине шоссе, гоня пинками перед собой камешки, двое мальчишек шагали куда-то с рюкзачками, игрушечными винтовками и фляжками. Проезжая, он посигналил, но ни один не поднял глаз. Он уже шесть раз мимо них проезжал — сорок две мили,[70] почти три часа без остановки. В зеркало заднего вида он смотрел, как уменьшаются вдали детские фигурки. Они стали смутно буроватыми, как мокрый песок, а потом все-таки исчезли.
Он легонько нажал на педаль газа.