Что они несли с собой

Я не жаловался. Но, как ни странно, мне иногда не хватало приключений, даже опасности, настоящей войны в джунглях. Такое трудно объяснить тому, кто этого не испытывал, но близость опасности и смерти позволяет тебе ощутить себя невероятно живым. Всё обретает смысл. Когда тебе страшно, действительно страшно, ты замечаешь то, на что раньше не обращал внимания, замечаешь мир вокруг. У тебя появляются близкие друзья. Ты делаешься частью племени, вы становитесь одной крови — вы вместе ее проливаете, вы вместе забираете жизни. С другой стороны, в меня уже попало две пули; я был суеверен, я верил в судьбу, шансы и числа с той же страстью, с какой мой друг Кайова когда-то верил в Иисуса Христа или Митчелл Сандерс верил в силу морали. Я счел, что для меня война окончена. И если бы не постоянная ноющая боль в заднице, всё было бы весьма неплохо.

Но боль не исчезала.

По ночам мне приходилось спать на животе. На первый взгляд всё не так ужасно. Беда в том, что я всю жизнь спал на спине. Поэтому я лежал без сна, напряженный и издерганный, и рано или поздно на меня накатывал гнев. Полуобезумев от боли, я ерзал и чертыхался и довольно скоро начинал вспоминать, как Бобби Джордженсон едва меня не прикончил. «Шок», — думал я. Как он мог забыть вколоть мне что-нибудь от шока? Я вспоминал, сколько времени ему потребовалось, чтобы до меня добраться, и как у него дрожали руки и тряслись губы под нелепой порослью усиков.

Короче, спал я мало и плохо. Иногда, не в силах лежать, я слонялся по базе. Я шел к проволоке и смотрел в темноту, туда, где была война, и придумывал способы, как заставить Бобби Джордженсона испытать то же, что и я. Я хотел причинить ему боль.

* * *

В марте рота «Альфа» была отправлена на отдых. Я приехал на поле встречать вертолеты. Митчелл Сандерс, Эйзр, Генри Доббинс, Дэйв Дженсен и Норман Боукер хлопали меня по спине и жали мне руку. Мы свалили их снаряжение в мой джип и двинули в бараки «Альфы». Мы веселились и пили до самого ужина, а после снова пили. Таков был ритуал. Даже если у тебя не было настроения, ты праздновал из принципа.

К полуночи подошло время баек.

— Морти Филлипс исчерпал свою удачу, — сказал Боукер.

Я улыбнулся и стал ждать, байки ведь рассказывают в определенном темпе. Боукер сковырнул засохшую корочку волдыря на пальце и пососал больное место.

— Ну же, — подстегнул Эйзр, — расскажи ему.

— Ну, вот как все было. Бедный Морти растратил свою удачу. Просто просрал.

— Ни на что, — вставил Эйзр. — Дурак!

Норман Боукер кивнул, открыл было рот, но осекся, встал, отошел к холодильнику и засунул руку поглубже в лед. Часом раньше он уже успел раздеться до трусов и личного знака. В чем-то я ему завидовал, всем им завидовал. Их загару, мозолям и волдырям, историям, сплоченности. Да, я чувствовал к ним близость, но было и новое ощущение — отстраненности. Моя форма была накрахмалена, у меня была аккуратная стрижка, и от моей задницы ничем не воняло. Они все еще были моими друзьями, по крайней мере в каком-то смысле, но, едва покидаешь джунгли, товарищество выдыхается. Ты становишься гражданским. Ты утрачиваешь свое место в племени, право на кровное братство, и сколько бы ты ни старался, уже не сможешь делать вид, будто ты один из них.

Вот кем я себя чувствовал — гражданским, и от этого мне стало грустно. Раньше эти ребята были моими братьями. Мы любили друг друга.

Наклонившись, Норман Боукер зачерпнул пригоршню льда, который растер по груди, потом выудил бутылку пива и открыл ее.

— Это случилось под Ми Кхе, — негромко сказал он. — Был чертовски, убийственно жаркий день, и мы все жрали таблетированную соль, чтобы просто не терять сознания. Даже дышать было нелегко. Все валялись в тени, дожидаясь вечерней прохлады, а потом вдруг кто-то спросил: «Эй, а где Морти?» Тогда лейтенант пересчитал всех по головам, и знаете что? Ни следа Морти.

— Пропал, — вставил Эйзр. — Раз и нет! Испарился, черт возьми, Морти!

Норман Боукер кивнул.

— Так вот, выслали два поисковых патруля. Ничегошеньки. Ни следа. — Прервавшись, Боукер полил тоненькой струйкой пива волдырь и слизнул жидкость. — К тому времени почти совсем стемнело. У лейтенанта Кросса едва истерика не случилась. Ты же помнишь, каков он, да? А затем, угадай что?

— Объявляется Морти, — произнес я.

— В точку, дружище. Объявляется Морти. Мы его едва как «погибшего в бою» не списали, а он взял и объявился.

— Мокрый до нитки, — вставил Эйзр.

— Эй, послушай…

— Ладно, но давай, рассказывай.

Норман Боукер нахмурился.

— Мокрый до нитки, — повторил он. — Оказывается, идиот пошел купаться. Можешь в такое поверить? Он в одиночку ушел из лагеря, прошагал пару километров, нашел реку, разделся, залез в воду и начал плавать долбаным брассом или еще каким расфранченным стилем. Ни кого-нибудь для охраны, вообще ничего. Угу, придурок просто залез голышом в реку.

— Жаркий день, — ухмыльнулся Эйзр.

— Не настолько же, — подал голос Дэйв Дженсен.

— Но ведь жаркий же.

— Картину сечешь? — продолжал Боукер. — Мы же про Ми Кхе говорим, там узкоглазые повсюду, а дурак решил искупнуться!

— Безумие, — сказал я.