Что остается от небес

– Когда вы встречались с епископом вечером прошлого вторника, какие именно слова его преосвященства навели вас на мысль о шантаже? И не вздумайте потчевать меня благостной чушью об обязательстве друзей свято хранить доверенные им секреты. За последнюю неделю мне пришлось убить троих. В меня стреляли, меня хлестали бичом, чуть было не утопили и не зарубили. Мое терпение вот-вот иссякнет.

Губы баронской дочери превратились в две тонкие белые линии.

– Рассказывайте, – настаивал Девлин.

Геро опять принялась складывать книги. В тишине библиотеки мягкое хлопанье переплетов друг о друга звучало неестественно громко. Себастьян не думал, что мисс Джарвис собирается ответить. Но тут она, похоже, приняла решение.

– Когда во вторник я приехала в Лондон-хаус, было очевидно, что епископа что-то гнетет. Поначалу он просто обронил, что получил неприятное известие. Но позже, после нашего разговора…

– Да? – выжидающе глянул виконт, когда рассказчица заколебалась.

– Его преосвященство заметил, что не очень-то приятно, когда тебя преследуют тайны твоего прошлого, и признался…  Он открыл мне, что в молодые годы стал отцом внебрачного ребенка.

– Сэра Питера?

Геро вскинула голову:

– Сэра Питера? О Господи, мне это и на ум не приходило. Баронет – сын епископа?

– Не знаю. Но начинаю подозревать, что так и есть.

– Неужели Прескотт поэтому перечитывал трагедию Эсхила?

– Но ведь это логично, не так ли? – Себастьян пытливо всмотрелся в сдержанные черты собеседницы. – А что еще рассказал вам епископ?

– Больше ничего. 

Девлин глянул через окно на обнесенный высокой стеной ухоженный садик, на сочную зелень шевелившегося под ветерком кустарника, на ясно-синий кусочек вымытого дождем неба. Он мог предположить единственную причину, почему Френсис Прескотт разделил свое тягостное бремя с мисс Джарвис, и почему та столь упорно не хотела раскрывать эту тайну.

Себастьян всегда считал Геро сильной и умной женщиной, обладающей невероятной храбростью и силой духа. Но сейчас, застыв с напряженно выпрямленной спиной в лившемся из окна свете вечернего солнца, она выглядела неожиданно беззащитной и даже чуточку испуганной.

– Не нужно скрывать это или переживать в одиночку, – тихо проговорил виконт. – Мы можем пожениться завтра же по специальному разрешению. Вы должны позволить мне поступить по чести, мисс Джарвис. Ради вас и ради ребенка.

На отвердевшей щеке сердито дернулся мускул, разрушая впечатление слабости и уязвимости.

– Вы ошибаетесь в своих предположениях, милорд. Нет никакого ребенка, – Геро повторила снова, глядя пристально и напористо, словно принуждая собеседника поверить ей: – Нет никакого ребенка.

Она до того напомнила Себастьяну Гендона, упрямо продолжавшего лгать, несмотря на все очевидные доказательства, что от этого сходства мурашки пробежали по коже.

– Вы сами сказали, что не признались бы мне, даже если бы был.

С высоко поднятой головой и ровной спиной баронская дочь отвернулась к камину и дернула за шнурок сонетки. Должно быть, дворецкий околачивался где-то неподалеку, поскольку появился чуть ли не мгновенно.

– Виконт Девлин уже уходит, – заявила мисс Джарвис. – Проводите его, пожалуйста.

Себастьян нахлобучил шляпу. Он не был достаточно уверен, чтобы продолжать давить на строптивицу. Однако пообещал, понизив голос:

– Я этого так не оставлю.

– Явитесь еще раз, и меня не окажется дома, – отрезала Геро и выскользнула из библиотеки.

* * * * *

Виконт сидел на полуразрушенной каменной ограде заброшенного сада, некогда прилегавшего к старому Сомерсет-хаусу, и смотрел на игравшие солнечными бликами волны Темзы. Воздух был напоен густым ароматом буйной зелени и гудением насекомых. Два столетия назад могущественный вельможа захватил этот удобно расположенный участок земли и воздвиг здесь величественный дворец с элегантными партерными садами и увитыми виноградом террасами. Но старинное строение Сомерсетов давно снесли. Все, что от него осталось – заросшие бурьяном груды камней, полузасохшие кусты роз да еще неприметные растрескавшиеся ступеньки, ведущие в забытое подземелье, затопляемое речным приливом.

На солнце посверкивали брызги воды от весел паромщика, переправлявшегося на другой берег. Прищурившись на него, Себастьян отогнал прочь воспоминания. Его томило тревожное чувство, что время уходит, хотя виконт и понимал, что это могло быть лишь следствием одолевавшего душу гнева, отчаяния и того, что Кэт когда-то назвала его отличительной чертой – неспособности признавать поражение.

В голове у Девлина вертелись слова, сказанные Питером Прескоттом в таверне после гибели епископа – слова, которым он не придавал значения до сегодняшнего дня. 

«Разве не о многом говорит, – заявил тогда баронет, – что надо записываться на прием, чтобы повидать собственного распрекрасного дядюшку?»

Сэр Питер утверждал, что их беседа во вторник была всего лишь продолжением затянувшегося конфликта по поводу некоей темноглазой оперной танцовщицы. Но в таком случае Френсис Прескотт должен был искать встречи с племянником, а не наоборот.