Что осталось от меня — твое

Через некоторое время она поднялась с пола, принесла мне бумагу и стаканчик с цветными карандашами, стоявший на стеллаже в углу комнаты, и стала смотреть, как я рисую. Я рисовала так, как учила меня мама: кружок — лицо человека, овалы и треугольники — лепестки орхидей, — и еще много разных фигур. Точно так же в детстве маму учила ее собственная мама. Женщина снова опустилась на колени рядом со мной и продолжала наблюдать, однако, когда я принялась рисовать растения в нашем палисаднике в Симоде, ее терпение иссякло. И она опять стала раскладывать предо мной фотографии из своей коричневой папки, одну за другой. Потом спросила, бывала ли я когда-нибудь спальне с розовыми стенами и серебряными звездами под потолком. А затем выхватила из пачки фотографию того мужчины, которого я узнала. На снимке он стоял рядом с мамой и обнимал ее за плечи. Женщина указала на него, ткнув в фото наманикюренным ногтем:

— Сумико, ответь, ты знаешь его?

Я смотрела на снимок, на этих двоих, перемазанных розовой краской, улыбающихся и счастливых, и думала — неужели моя мама действительно мертва? Не верилось, что она могла вот так просто взять и покинуть меня. Я ведь всегда чувствовала ее присутствие, в моей жизни не было ни дня, когда я не ощущала бы, что мама рядом. Она всегда со мной, на расстоянии протянутой руки. Дедушка отвез меня на кладбище к нашему семейному склепу и сказал, что мама теперь отдыхает внутри, но я не могла представить мою живую, яркую, подвижную маму заточенной внутри керамической банки в виде горстки пепла. Женщина тем временем настойчиво требовала ответа, снова и снова тыкая пальцем в фотографию мамы и ее друга. Кончилось тем, что я просто схватила этот глупый палец и укусила, чувствуя, как плоть мягко пружинит под моими зубами.

После этого меня оставили в покое. Через несколько минут вошла девушка со стаканом воды в руке. Когда я спросила, можно ли мне вернуться к отцу, молодая женщина только улыбнулась, поставила стакан на столик и молча ушла. Время шло. Никто больше не приходил ко мне. Я свернулась калачиком на полу и стала думать о маме. Я вспоминала ее голос и тот самый последний раз, когда я слышала его. Она звонила по телефону нам с дедушкой в Мэгуро. Мама спешила, она говорила быстро и немного сбивчиво, и все же это был ее голос. Я как раз вернулась из школы и ждала ее звонка. Прижимая трубку к уху, я вслушивалась в слова, которые она выдохнула разом:

— Дорогая, это мама, я еду за тобой, буду у тебя через час, и мы отправимся в Симоду.

Я подумала о домашней работе, заданной вдзюку, и об упражнениях по кэндзи[33], которые тоже нужно было сделать. Но мне было все равно. Я устала жить с дедушкой.

— Мамочка, ты останешься со мной? — спросила я.

— Да, Суми, — ответила она. Обещаю. Я еду за тобой. — Мама сделала паузу. Я слышала, как она возится с ключами. — Скажи дедушке, что я буду через час. Жди меня, хорошо?

Я кивнула, а затем, спохватившись, прошептала в трубку:

Да!

Сердце в груди сжалось.

— Я еду, Суми, повторила мама. — Еду!

Я лежала на полу под серо-голубой картой Токио, а часы на другой стене отсчитывали минуты. Я озябла, но мое пальто унесли. Интересно, гадала я, отец оставил мне бэнто[34]?

Прошло еще немного времени, и в комнату вошла другая женщина, одетая в простой брючный костюм черного цвета. В одной руке она держала портфель, в другой — большую кожаную сумку. Незнакомка помедлила на пороге, небольшие жемчужные сережки блеснули у нее в ушах, когда она повернулась и плотно прикрыла за собой дверь.

Женщина медленно подошла ко мне.

— Привет. — Голос у нее оказался мягким и приятным. — Тебе принесли поесть?

Я качнула головой.

Она окинула взглядом мои обнаженные руки, выглядывающие из коротких рукавов школьной блузки, ноги в белых чулках и клетчатую форменную юбку.

— Замерзла? — полуутвердительно сказала незнакомка. Она вышла и через пару минут вернулась с моим пальто. — Так-то лучше. — Женщина закутала меня в шерстяную ткань песочного цвета и полюбовалась меленькими черными бантиками, идущими по бортам пальто. — Мама покупала?

Я кивнула.

Она скинула туфли на высоких каблуках, аккуратно поставила их возле стены и уселась на пол рядом со мной.

— Ну вот. — Женщина открыла сумку и извлекла из нее небольшой контейнер. — Можешь съесть мой бэнто. Я захватила из дома. — Она подняла крышку: внутри были кусочки копченого угря и маринованные овощи, разложенные поверх риса с кунжутом. — Годится?

Я снова кивнула.

Она протянула мне палочки:

— Немного великоваты для тебя, но ничего, думаю, ты справишься.

Я взяла палочки, чувствуя, какие они гладкие на ошупь, и принялась за еду. На лице у меня сама собой расплывалась довольная улыбка всякий раз, когда кусочек нежнейшего угря буквально таял во рту. Пока я ела, женщина не задавала никаких вопросов и не доставала никаких коричневых папок из своего портфеля. Когда с едой было покончено, она снова открыла сумку и вытащила портативный набор сёги[35].