Что осталось после нее

Восемнадцатилетняя Клара Элизабет Картрайт, затаив дыхание, стояла на роскошном персидском ковре возле отцовского кабинета. Она слегка подалась вперед, стараясь разобрать, о чем говорят родители за дубовой резной дверью. В детстве, разглядывая роскошную обстановку особняка — обшитые панелями коридоры, блестящие деревянные полы, портреты и зеркала в золоченых рамах, серебряный чайный сервиз на комоде из вишни, — она воображала себя принцессой в замке. Но сейчас деревянный декор и тяжелые шелковые портьеры стали напоминать ей тюрьму. И не только потому, что она три недели просидела под домашним арестом. Дом был похож на музей, набитый старой рухлядью и старомодным убранством. В нем стало душно от нафталиновых стереотипов и допотопных убеждений. Он напоминал ей мавзолей — последнее пристанище мертвецов. И она вовсе не хотела занять их место.

Клара выдохнула. Надо взять себя в руки. Она уже пыталась сбежать. А что ей еще остается? Из-за двери воняло гнилым деревом — так пахла отцовская сигара. Дым смешивался с лимонным ароматом воска для мебели, напоминая о том, как она часами томилась на этом самом месте со старшим братом Уильямом, ожидая ежедневной «аудиенции» с отцом — Генри Эрлом Картрайтом. Каждую пятницу, после уроков и прогулки в парке, они ждали у его кабинета до ужина, тихо переговариваясь, чтобы не раздражать отца. Освободившись, он вызывал их по одному и выслушивал отчет об учебе, в зародыше пресекая любое неповиновение и пространно объясняя, каких успехов обязаны добиваться дети их возраста. Они с Уильямом стояли с другой стороны огромного стола, подняв подбородки и устремив на него глаза; переминаться с ноги на ногу не дозволялось. В конце концов отец зажигал сигару и кивал головой — это означало, что он их больше не держит.

Их мать, Рут, четко дала понять, что разговоры о дисциплине и школьных отметках слишком утомительны для столь деликатной натуры, как она. Пока муж занимался этим трудным и неприятным делом, то есть воспитанием детей, она ложилась немного соснуть. Впрочем, несколько лет назад, когда Клара расцвела и превратилась в красивую молодую девушку, беззащитную перед уловками похотливых юнцов, Генри настоял, чтобы жена приняла на себя часть обязательств. Рут с неохотой подчинилась, но всерьез взяться за дело решила всего три недели назад. Что бы сказал Уильям, если бы узнал, что родители держат ее взаперти, как преступницу?

Когда Клара подумала о брате, ее сердце налилось свинцовой тяжестью, а на глазах выступили слезы. Полтора года назад его тело вытащили из реки Гудзон. Такое чувство, что это было вчера. Она вспомнила, какое лицо было у отца, когда он услышал печальную новость: его челюсти заходили ходуном, щеки покраснели. Он пытался переварить мысль о том, что его старший сын мертв, но не проронил ни слезинки. Клара чуть не бросилась на него с кулаками, чуть не закричала, что это он виноват. Впрочем, он бы не стал ее слушать. Его душа была закрытой, запечатанной книгой, в которой сухо и бесстрастно излагалось, как все должно быть. Она не обняла ни его, ни мать. Сердце обливалось кровью, но она безучастно наблюдала за тем, как они разыгрывали безутешных родителей. Она не хочет стать следующей жертвой, раздавленной железным кулаком Генри Картрайта, и сделает все, чтобы этого не случилось.

Она бы, наверное, сошла с ума, если бы не вечеринки по субботам в «Коттон-клаб», где она, забыв обо всем, смеялась и веселилась с друзьями. Последний раз она была там три недели назад. Кажется, что с тех пор прошло десять лет.

В детстве Клара изо всех сил старалась угодить родителям: усердно училась, следила за тем, чтобы в комнате не было ни соринки, никогда не перебивала и тем более не дерзила. Повзрослев, она поняла, что, по мнению родителей, они с братом должны быть ниже травы, тише воды. Родители считали своей обязанностью — накормить детей и дать им крышу над головой. А что еще? За последние два года, после первого исчезновения Уильяма, Клара научилась лгать с большой легкостью: она говорила, будто идет в библиотеку, а сама шла с подружками в кино на фильм с Чарли Чаплином, а то и в Центральный парк, где парни играли в скибол или стреляли в тире. Сначала, возвращаясь домой, она думала, что мать, подбоченившись, поджидает ее у входа, чтобы позвать мужа, который придумает для нее суровое наказание. Кларе казалось, что она слышит его срывающийся от ярости голос: «Твое место дома, ты должна учиться готовить и ухаживать за детьми, а не шляться по городу. Что ты себе позволяешь? Твоя фамилия Картрайт, черт тебя подери! Вот и веди себя прилично, а не то мигом окажешься на улице!»