Что оставит нам Путин? 4 сценария для России

По мнению представителей школы позитивной психологии, уровень жизнерадостности, оптимизма, удовлеворенности жизнью у человека врожден и, как это не удивительно, слабо связан с жизненными обстоятельствами. То есть один всегда смотрит вокруг с оптимизмом и считает, что жизнь удалась, а другой всегда думает о плохом. Очевидно, что исследования, выявляющие, на каком материальном носителе держатся эти индивидуальные особенности, будут продолжаться. И судя по росту в развитых странах процента подверженных депрессии, интерес ученых к проблеме будет расти форсированными темпами, поддерживаемыми фармацевтическими гигантами. Вряд ли удастся и запретить широкое производство и распространение, условно говоря, “порошков счастья”. Или, может быть, точечных операций, меняющих наше восприятие жизни посредством электрической стимуляции некоего завитка мозга? Пока же психологи-позитивисты упорно продвигают методики развития позитивного мышления, призванные хотя бы немного раздвинуть врожденные биологически заданные индивидуальные лимиты.

Здесь встает интересный и совершенно неполиткорректный вопрос. Если уровень счастья у людей обусловлен (в значительной мере) некими врожденными особенностями, то логично предположить, что и уровень счастья у разных этносов и разных рас может весьма отличаться. Вспоминаются рассуждения некогда советской, а потом немецкой певицы Ларисы Мондрус, которая, характеризуя советских и немецких слушателей, говорила, что в СССР люди легче откликаются на печаль, что “глаза у них на мокром месте”. “Я и сама такая, – вздыхала она. – Но тут люди другие, надо быть рациональным и позитивным”. В общем, присутствует такое мнение, что склонность фиксироваться на драматической стороне жизни, недостаток рационального оптимизма обусловлены некими биохимическими особенностями организма, передающимися генетически.

Выпуклой иллюстрацией права на существование химического подхода, по-видимому, могут быть люди, находящиеся в маниакальном состоянии: приподнятые, гиперактивные, гиперэнергичные. Непрофессиональный взгляд может принять эту маниакальную эйфорию за счастье. А есть ли на самом деле разница?

Редукционистский подход. Этот подход отчасти выражен известной строкой Александра Пушкина: “На свете счастья нет, а есть покой и воля”. Подход делает акцент на размывании в общественном сознании понятия счастья по мере отдаления от наших предков, еще не тронутых культурой. Если в незапамятные времена счастье могло рассматриваться гипотетическим ученым как некое цельное яркое переживание полноты бытия и радости жизни, то по мере нарастания сложности человеческой психики это понятие стало дробиться на пересекающиеся, но несовпадающие множества биологических и психических микросчастий разного профиля. Еще немного – и собрать их в единое целое будет казаться совершенно невозможным и даже противоестественным. Слово “счастье” перейдет в разряд архаических выражений, как архаикой кажется нам, например, такое слово, как “благодать”. В поддержку этого подхода можно привести данные наблюдений: среди обеспеченных и образованных людей состояние, субъективно определяемое как счастье, встречается реже, чем среди людей более простых. Можно предположить, что чем ближе содержание жизни человека к решению задач витального уровня, связанных с базовыми человеческими потребностями, тем чаще и непосредственнее он переживает состояние счастья. В таком случае члены племен охотников и собирателей, уцелевшие в джунглях Амазонки, имеют куда больше шансов быть счастливыми, чем обитатели мегаполисов, мечтающие о новом крутом автомобиле и переходе в upper class. Когда базовые потребности оказываются в целом удовлетворены и человек переходит к решению задач, связанных с потребностями более высокого (“культурного”) уровня, счастье становится труднодостижимым, почти эфемерным состоянием. Наблюдения на эту тему, основанные на опыте работы, приведены, например, в книге французского писателя и психиатра Франсуа Лелорда “Путешествие Гектора, или Поиски счастья”. Психиатр, работающий в богатом районе, обнаруживает, что главная проблема его пациентов – отсутствие счастья. “Одним словом, все эти хорошо одетые люди жаловались, что им не нравится жизнь, которой они живут, сомневались, что правильно выбрали профессию или человека, с кем состоят (или почти состоят) в браке… Им казалось, будто они упускают что-то важное, а время уходит и им не удается быть тем, чем хотелось бы. Они не чувствовали себя счастливыми, и это было очень серьезно”. Далее автор делает обобщающий вывод: “А не странно ли, что в кварталах, где у людей гораздо больше возможностей, чем везде, работает больше психиатров, чем во всех районах города, вместе взятых, причем каждый месяц открываются новые кабинеты! Если бы посмотреть на психиатрическую карту мира (не ищите, найти ее очень трудно), то можно увидеть, что в странах, подобных Гекторовой, число психиатров гораздо выше, чем в других. Где, однако, живет значительно больше людей…”