Что побудило к убийству? Рассказ судебного следователя. Секретное следствие

Я вспомнил, что Крюковская говорила мне в своем показании, что во время приезда Можаровской она почти постоянно посещала с нею, по вечерам, Мариинский театр, где у Крюковских была абонированная ложа на оперу. Но так как в то время начинался первый зимний сезон, то я, входя в театр, не вполне был уверен, что встречу желаемых лиц. Однако, осмотрев ложи, в одной из них, в бельэтаже, я увидел статскую советницу Матвееву и рядом с нею ее дочь; с ними сидел в ложе еще какой-то старик. В антракте вошел к ним молодой человек, некто Владимир Иванович Быстров, с которым у меня было давнишнее знакомство. Быстров был, как называют французы, «bon garçon» — хороший малый, весельчак, душа нараспашку, пожалуй, и неглупый, если бы он занимался чем-нибудь серьезным, но он числился при каком-то министерстве и, имея состояние, просто «жуировал», по его выражению, жизнию да шлялся по кафе-ресторанам, театрам и знакомым домам. Быстров приходился мне дальним родственником, кажется троюродным братом, и в минуту жизни трудную прибегал ко мне за советами, хотя я был немного только старше его годами. На честность его в денежных делах я всегда мог положиться, зато на скромность — никогда. Судя по бесцеремонному обращению его с дамами, Быстров, казалось, был очень близок с ними. Вслед за Быстровым в ложу вошел еще один мой знакомый, Аркадий Николаевич Можаровский. Быстров поспешил уступить ему свое место; затем, видя, что им не интересуются и заняты новым гостем, он покрутил усы, поправил волосы и распрощался; я тоже встал и пошел к нему навстречу. Мы столкнулись в одном из коридоров.

— Быстров! — окликнул я его.

— A! Mon oncle![7] — вскричал он, несмотря на то что я вовсе не был его дядя. — Пойдем выпьем в фойе бутылочку.

— Благодарю. Что же ты так рано из театра?

— Да что, скука. Сегодня ужасно воют. Думаю отправиться в Буфф, что ли. Если хочешь, поедем.

— Лучше отправимся ко мне! — пригласил я его.

— О, ни за какие благополучия… К Дюссо, к Вольфу, куда угодно, но не к тебе.

— Ну, пожалуй, — согласился я, зная, что мне не преодолеть его упрямства.

В ресторане мы уселись в отдельной комнате и потребовали себе вина.

— Ты, кажется, был в ложе Крюковской? — спросил я небрежно Быстрова.

— Да. Ты почем знаешь эту особу?

— Прошлый год у ней умерла скоропостижно ее подруга, и я снимал с нее и ее матери показания.

— А, слышал. Покойница, говорят, была красавица?

— Недурна. Ты разве не знал Можаровскую?

— Можаровскую? Она была замужняя?

— Да…

— Тю-тю-тю, — просвистал Быстров. — Теперь я понимаю, кто такой Аркадий Николаевич.

— Муж покойной, — сказал я, — а что?

— Ничего. Eudoxie[8] выходит за него замуж.

— Когда?

— Кто-то мне говорил, что после Нового года…

— Что это за семейство: мать и дочь? Ты, кажется, близок с ними?

— О нет! Заезжаю иногда по старой привычке. Впрочем, это презанимательное семейство. Теперь, особенно с тех пор, когда Eudoxie задумала выйти замуж, они держат себя совершенно иначе, но если бы ты знал прошлое! Это было ужасное безобразие: скандал, даже в петербургском полусвете. Но, может быть, ты ими не интересуешься?

— Напротив, отчего же? Все одно говорить нам не о чем, и, если история занимательная, я готов с удовольствием слушать.

При этом, чтобы скрепить свое желание и более развязать язык своего приятеля, я потребовал еще вина.