Что побудило к убийству? Рассказ судебного следователя. Секретное следствие

Наутро посланный мой принес мне из адресного стола следующее сведение: «Отставной действительный статский советник Герман Христианович Кебмезах жительство имеет Спасской части, 2 квартала, по Невскому проспекту, дом № 0, кв. 3». К удивлению моему, Кебмезах жил vis-à-vis[10] против меня, и окна наших квартир выходили на улицу, так что я без труда мог делать над ним некоторые наблюдения, например за посещавшими его гостями. Этим он избавил меня от больших хлопот, потому что у меня было намерение сыскать квартиру около него, и всего лучше vis-à-vis. Ввиду сообщенного Быстровым сведения о свадьбе Можаровского с Крюковской я должен был ускорить свои розыски и во что бы то ни стало помешать этой свадьбе. Через несколько времени образ жизни Кебмезаха мне стал вполне известен. До первого часа пополудни он бывал постоянно дома, и в это время его беспрестанно посещало множество разнохарактерных личностей, на физиономиях которых вывески: коммерсант, спекулянт или игрок. Такие физиономии я во множестве изучил в окружном суде. Одних он задерживал у себя долго, других отпускал быстро, а третьим человек его отказывал в лицезрении барина. Но прием не зависел от внешнего вида и костюма посетителей: часто самые подозрительные оборвыши имели продолжительную аудиенцию, а фешенебельные франты получали отказ. Окончив прием, Кебмезах уезжал и возвращался домой к вечеру, часа на два, после чего он вновь исчезал до трех или четырех часов ночи. Вечера он проводил у себя редко, и то в экстренных случаях. В это время его посещали уже не таинственные незнакомцы, а таинственные незнакомки… Узнать, дома ли вечером Кебмезах или нет, было очень легко: в первом случае шторы были опущены и в скважинах между ними и рамами пробивался свет, во втором — шторы не спускались и царствовала темнота. Мнение Быстрова, что Кебмезах был личность темная и подозрительная, подтверждалось на каждом шагу; собранные мною из разных источников справки о нем также говорили не в его пользу. Как рецидивист, попадавшийся во многих крайне неблаговидных поступках, Кебмезах даже должен был подлежать высылке из столицы. Между тем он продолжал посещать дома очень разборчивые на знакомства и вести отношения с официальными лицами. Сведений о нем я приобрел много, но все они относились к теперешней его жизни или к недавно прошедшему времени. Молодость же его и давнее прошлое положительно не были никому известны. По аттестату, выданному ему при отставке, копию с которого я достал, он значится дворянином Царства Польского, римско-католического исповедания, получившим домашнее воспитание; служебная карьера его началась тоже в Польше по таможенному ведомству, где он прослужил четыре года и вышел в отставку; затем, через несколько лет, как отставной чиновник, он, по прошению, был принят вновь на службу в одно министерство, где за отличие по службе, до самого выхода в отставку на него градом сыпались повышения, чины и ордена… Но в списке дворян Царства Польского фамилии Кебмезах нет, а в таможенном ведомстве я получил справку, что хотя Кебмезах состоял в нем на службе, но в архиве документов его нет и они значатся сгоревшими при бывшем в таком-то году пожаре… Сам себя Кебмезах выдавал за дворянина-саксонца. Развязать этот гордиев узел было до того трудно, что я было решился оставить прошлое Кебмезаха в покое, но случай и здесь удовлетворил мое любопытство. Из числа посетителей Кебмезаха более всех обратил мое внимание один постоянный визитер, которому всегда отказывалось в приеме, высокий мужественный старик, с большими седыми усами, одетый по-кавказски в длинную белую чеху, какие носят линейные казаки, с патронами на груди, под которыми нашиты были орденские ленточки, и в кавказскую папаху; около ременного пояса висел небольшой кинжал. В последний раз, выходя из подъезда Кебмезаха, старик, казалось, был выведен из терпения постоянным отказом и что-то энергически говорил провожавшему его слуге, угрожая при этом кулаком, что возбудило в лакее смех. Мне захотелось познакомиться с этим военным. Для этого на следующее утро я оделся как можно проще и беднее и стал ждать его прихода. Старик явился позже обыкновенного, часов в двенадцать, но не вошел в подъезд, а стал прохаживаться около дома, прячась иногда в воротах. Я понял, что он поджидает Кебмезаха. В час у подъезда стояла уже для последнего великолепная пролетка и дорогой конь ударял в нетерпении копытом о мостовую. Кебмезах вышел с сигарою во рту, не подозревая засады, вдруг из ворот выскочил старик и начал с жаром объяснять ему что-то. Кебмезах пожал плечами, проронил небрежно несколько слов и хотел сесть в пролетку, но старик остановил его за лацкан пальто. Я схватил шляпу и выбежал на улицу, чтобы подслушать их разговор, но, к сожалению, когда я прибыл, Кебмезах уже мчался на своем рысаке по направлению к Адмиралтейству, а старик, в гневе, ругался ему вслед. Зная, что человек в озлобленном состоянии наиболее способен выдать своего врага и рассказать все его поступки, чтобы облегчить накипевшую у него желчь, я подошел к старику и вступил с ним в разговор. Его несколько красноватая физиономия выражала доброту и откровенность.