Что посеешь...

Я вздохнул и присел на корточки.

— Притомился? — проговорил дед. — Быстро! Тогда я скажу тебе, что это только начало дела. Так и быть, ради тебя покажу, что после этого надо делать!

Он взял одну из блестящих коробок, открыл, достал пергаментный пакет, высыпал из него зерно на ладонь, сморщившись, посмотрел — и высыпал это зерно в большой ящик, где уже была беспорядочно насыпана гора зерна. Потом он высыпал на ладонь зёрна из следующего пакетика, посмотрел и тоже выбросил их в общую кучу.

— Чего это ты делаешь?

— Так называемый малый анализ, — ответил дед. — Отбираю только лучшие зёрна для посева — крупные, не пожухлые — и которых много в пакете. Остальные выбрасываю.

Только, наверное, пятый пакет дед поставил обратно в коробку, предварительно ссыпав туда зёрна.

— Хорошее зерно?

Дед кивнул.

— И знаешь, сколько таких движений надо мне сделать? — спросил дед. — Несколько сот тысяч! Причём это только лично мне — никто, кроме меня, не может решать, сеять эти зёрна или не сеять, — всё-таки я сорт, вывожу, а не дядя Вася! Примерно десять тысяч растений отбираем для сева.

— Да, — проговорил я, — слушай... одной вещи я не понимаю... сейчас же осень... а сеют ведь весной?

— Рожь, чтобы ты знал, — проговорил дед, — сеют большей частью осенью — на зиму. Так называемая озимая рожь! Слыхал?

— А зачем на зиму-то сеют её?

— Затем, что до зимы она проходит очень важные стадии, из земли вылезти успевает — и весной уже всё не с начала начинает, а с середины! Раньше поспевает, лучше созревает, иначе не успела бы: лето ведь короткое в наших краях.

— Ага! — кивнул я и вытер пот. Что-то позорюсь я нынче раз за разом.

Потом дед просмотрел пакеты ещё в нескольких блестящих ящиках и ставил ящики к стене — они уже образовали большое трюмо, отражающее нас.

За закрытыми воротами послышалось тарахтенье, дед распахнул ворота, и в сарай въехало сооружение на высоких колёсах. За рулём сидел водитель, а сзади, на маленьком приподнятом кузове, сидел Николай Васильевич, ещё более запылившийся. Агрегат остановился, Николай Васильевич снял с кузова несколько больших пластин с белыми стаканчиками, торчащими в них.

Женщины стали открывать уже просмотренные дедом зеркальные ящики, брать оттуда пергаментные пакеты и высыпать из каждого пакета зерно в отдельный белый стаканчик.

— Вот, — сказал дед. — Этот набор стаканчиков называется «кассета».

— А весь этот агрегат — сеялка?

Дед посмотрел на меня, потом кивнул.

Наконец женщины заполнили зёрнами все стаканчики в пластинах, и Николай Васильевич задвинул их в кузов сеялки.

— Вот теперь, — сказал дед, — сеялка пойдёт и всыплет на строго намеченную делянку семена от определённого растения. Взойдёт, на следующее лето вызреет — и вся картина как на ладони.

Тарахтя, сеялка с Николаем Васильевичем выехала за ворота. Дед подошёл к штабелю и стал снимать следующий сноп.

— А пойдём поглядим, как сеялка сеет, — сказал я.

— Что, надоело уже? — Дед посмотрел на меня. — Эх ты, товарищ Микитин! — проговорил он.

Мы вышли за ворота, пошли к полям.

Навстречу нам попался сутулый дядя в зелёном плаще.

— Привет! — поздоровался он с дедом. — Внучок твой? — Он насмешливо поглядел на меня. — Не похож.

Мы разошлись.

— Кто это? — поинтересовался я.

— Друг мой, Платон! — улыбнулся дед. — Селекцией трав занимается, клевера и люцерны. Когда мы с ним вдвоём только переехали сюда, решили по его предложению кур завести, чтобы нормально питаться. Он, вообще, мужик такой — всё время гениальные идеи его посещают. Ну, купили мы у старушки цыплят, посадили их в загон из сетки, стали кормить. К осени выросли они — Платон говорит: «Ну всё — сейчас будет суп!» Открыл ворота, с мешком в руках как прыгнет туда. Ни одной не поймал. Куры наши — фыр-р! — по всему посёлку разлетелись. Бегали мы за ними, бегали высунув язык. Потом Платон вдруг останавливает двух сопливых мальчишек. «Рогатки есть у вас?» — спрашивает. «Ну, есть», — отвечают они. «Дайте-ка!» — Платон им говорит. Взяли у них рогатки — и ещё недели две по посёлку за курами нашими гонялись, пытались хоть одну подстрелить! — Дед захохотал.

— Да... — Я с некоторой даже завистью посмотрел на него: за семьдесят лет ему уже, а какие весёлые у него друзья — интересней даже, чем у меня.

— Вообще, знаешь... — заговорил дед. — Чем определяется интересность жизни того или иного человека?.. Уровнем его собственной любознательности. Когда человеку всё интересно — и жизнь его интересна. А когда его ничего не интересует... — Дед покосился на меня. — Дарвин в твоём возрасте... жуков уже сажал в рот! Знаешь хоть, кто такой Дарвин?

— Происхождение человека открыл... от обезьяны.

— Ну, правильно, — усмехнулся дед. — Что труд сделал из обезьяны человека... а отсутствие труда... делает всё наоборот!

— А зачем Дарвин... жуков в рот сажал? — спросил я.