Из сна его долго и нудно вытаскивал звонок в дверь. Осознав себя и окружающий мир, Огурцов глянул на часы. Они показывали семь утра. А звонок все надрывался, звенел и звенел. Он встал и, пошатываясь не столько от недосыпа, сколько от насильственного пробуждения, пошел к двери.
– Кто там?
– Иваныч, Иваныч, – раздался голос Посохина – открой, скорее открой!
Огурцов стал открывать, но сосед, не дожидаясь, буквально протиснулся в узкую щель. Был он в майке и трусах.
– Где горит, что случилось?
– Иваныч, помоги, помоги, – лязгая зубами, проговорил Посохин. Огурцов провел его на кухню и протянул соседу стакан воды, которую тот выпил, наполовину пролив ее себе на грудь – так у него дрожали руки. Поставив стакан, он сказал: – Понимаешь, вчера лег спать не поздно, настроение было отличное – ведь Инка завтра приезжает, то есть сегодня уже, ну и быстро заснул. И понимаешь, Иваныч, сплю и вдруг просыпаюсь от того, что кто-то водит рукой по одеялу. Я спросонья подумал, что это Инка хулиганит, и бурчу ей: «Инка, я спать хочу, отстань!» От своих слов я окончательно проснулся и открыл глаза. И я увидел, что надо мной склонилась какая-то фигура и гладит… Нет, не гладит – просто водит руками поверх одеяла. Большой, черный, страшный. И он, поняв, что я его увидел, издал какой-то звук – типа хмыкнул! – распрямился, скачком кинулся к окну и сквозь стекла сиганул прямо на улицу. А меня обуял такой страх, такой ужас… Я весь одеревенел от испуга. Я не знаю, что это было… или кто это был! Помоги! Второй раз пережить такое… Иваныч, почему так? Почему меня какая-то… хрень преследует? Там – конкретные люди шептались месяцами, здесь все повторилось – убийство, я имею в виду. А теперь еще и Черный…
Иван Посохин просыпался медленно и, открыв глаза, не понял, где он находится. Повернувшись на спину, он огляделся и понял, что лежит на диване в квартире Огурцова. «А как я здесь оказался?» – подумал он и, откинув одеяло, сел. Тут же, видимо, услышав движения, в комнату вошел улыбающийся Огурцов:
– Доброе утро! – и протянул ему чашку кофе.
Посохин взял ее и, снова оглядевшись с весьма сконфуженным видом, сказал:
– Слушай, Иваныч, ты прости меня, но… А как я здесь оказался? Я ни фига не помню.
– Да очень просто. Пришел и попросился переночевать. Сказал, что сильно жену ждешь и поэтому заснуть не можешь. Ну, я тебе дал снотворного, потом мы потрепались, и ты прямо на стуле стал дремать. Ну, я тебя и уложил на диван.
– Черт! – смущенно сказал Иван. – Ничего не помню, даже как я шел к тебе.
– Наверное, вчера принял на грудь?
– Да нет… Ой, а сколько времени?
– Половина десятого.
После этих слов Посохин буквально застонал:
– Мне же к девяти на работе надо быть. Вот пролетел! Иваныч, спасибо, но я побежал. – И, как был в трусах, скаканул по лестнице вниз, в свою квартиру.
– Ну и хорошо. Ты на работу, а я на рыбалку поеду. Посижу один на бережку, в тишине.
На работу Посохин приехал на такси уже к десяти часам. Он прошел в сторожку, где его обругала дежурная вахтерша, сказав, что, мол, не успел еще поработать, только приехал, молодой такой, а уже по утрам, не опохмелившись, на работу прется. Вон морда-то какая опухшая.
Посохин быстро проскользнул мимо церберши, прошел к себе в кабинет и, переодевшись в спецовку, зашел в цех, что был при депо.
– Проспал… простите, товарищи, больше не повторится.
– Не переживай, Иван, – сказал начальник депо. – Сегодня ж выходной. Вон Петька пришел минут десять назад, а Петрович, – и он показал на убеленного сединами старичка, – тот, по-моему, и ночевал здесь… Давай, не стой, подключайся. Сегодня надо закончить.
Часа через два упорной работы Посохин накинул спецовку и пошел к двери.
– Если ты в туалет, то он не работает, ты уж извини. Сходи в кустики за угол.
Иван Посохин вышел на улицу и свернул, куда ему указали. Там, постояв минутку с каким-то озабоченным видом, развернулся и пошел на проходную. Что-то тянуло его туда, ему надо было на что-то посмотреть. На что? Он не знал, но он там что-то видел, когда проходил на работу. Когда Посохин зашел в помещение, вахтерша – не старая еще и довольно привлекательная женщина – сидя за столом, читала книгу.
– Что, отдохнуть решили? – неожиданно приветливо спросила она, но Посохин ее не слышал. Он увидел то, что хотел. Это был большой, красивый нож, лежащий посреди стола. Он, замерев, разглядывал его: широкое, плоское лезвие с продольными узкими углублениями.
«Дола, – вдруг всплыло у него в голове. – Эти углубления называются дола!»
Он во все глаза рассматривал хищно изогнутый кончик клинка, упор для руки и наборную цветную рукоятку. Но его поразило не это. Его поразила узкая, ровная полоска заточки клинка, что шла вдоль режущей кромки лезвия. Она блестела, переливалась отраженными лучиками света.
– Этот нож мне сын подарил, – сказала вахтерша, заметив, что Посохин разглядывает нож.