Что с нами происходит?: Записки современников

А. С. Зато они кожей знали бы свое подлинное место в том соревновании, итоги которого подводит не наша доброжелательная общественность, а тот же американский фермер, венгерский кооператор и китайский коммунар. «Приспосабливайся или умрешь!» Мои сумские собеседники, насколько я понял, очень хотели бы, чтобы под похожим лозунгом шла вся хозяйственная перестройка, если ей, конечно, суждено когда-нибудь начаться. Эксперименты не в счет. Что самофинансирование хорошая вещь, давно ясно и без экспериментов. Какой «продналог», какие товарно-денежные отношения, если по-старому не будет допускаться конкуренция? Это говорили одни. Другие обвиняли их в том, что они хотят воспрепятствовать воспитанию коллективизма, которое и так продвигается с большим трудом. Напоминали, что на Западе конкуренция не ограничивается одними капиталистами. Среди рабочих тоже есть своя конкуренция. Так или иначе, она портит всех, не случайно не было ни одного крупного писателя ни на Западе, ни на Востоке, который приветствовал ее волчьи законы.

В. Л. Конкуренция, кажется, такое дело, в котором разбираются все: и те, кто за нее, и те, кто против. Я не встречал человека, который бы спросил меня: а что это, собственно, такое?

A. С. Обычно думают так. Конкуренция — это когда предприятие, выпускающее лучшие, допустим, велосипеды, богатеет и разрастается, а предприятие, выпускающее худшие, — беднеет и разоряется. Но как это представляет себе наш человек? Читает в газете, что разорился такой-то завод, такая-то фирма, такой-то концерн или даже целый город: обанкротился, читает, Нью-Йорк. Или шестьдесят пять тысяч фермеров за один год… Что это значит? Завод перестал существовать? Случается, но ведь далеко не всегда и отнюдь не обязательно по причине разорения. Представить переставшим существовать город Нью-Йорк еще труднее. А земля этих шестидесяти пяти тысяч фермеров? Скот, машины и постройки? Что ж, они тоже перестают существовать? А целые обанкротившиеся страны? Есть ведь и такие…

B. Л. Меняются отношения с банком. В силу вступают особые режимы — наподобие наших особых условий кредитирования. Только у нас эти условия формально особые, а там нет, там на деле. Разорился, обанкротился — значит, для тебя перекрывается кредит и ты должен свое предприятие продать или залезть в кабалу, сократить какие-то важные расходы, свернуть какие-то программы.

A. С. Такая конкуренция, такое разорение Лениным не только не отрицались, а предполагались. Насколько я понимаю, это не противоречит ни марксизму-ленинизму, ни здравому смыслу. Речь всего-навсего о том, чтобы от убытков реально страдали лодыри и бракоделы с их начальниками. Это будет заставлять их лучше работать. Когда Ленин требовал судить — притом с конфискацией имущества! — членов правлений убыточных трестов, это и было в духе действительной конкуренции.

B. Л. Допустимо, ничему не противоречит даже такое, что прогоревший завод может быть продан другому объединению. С конкуренцией дело обстоит точно так же, как с прибылью. Есть капиталистическая прибыль и есть социалистическая. Есть капиталистическая конкуренция вплоть до разорения — и должна быть, будет социалистическая конкуренция тоже вплоть до разорения! Почти вплоть…

Что касается самофинансирования, то с ним еще сложнее. Правительственные субсидии — это уже давно обыкновенная вещь на Западе. Это очень интересный вопрос, очень интересное явление. Ни одно хозяйство в богатых капиталистических странах не развивается без огромных правительственных субсидий. Сейчас, когда бизнес должен проявлять невиданную гибкость, быть способным к мгновенным переменам, к скачкам научно-технического прогресса, набирающего космические скорости, — сейчас никто не может обойтись своими средствами.

Взять близкое мне селекционное дело. Разве в нем совершился бы такой скачок, если бы не нашлись нефтекомпании, которые решили вложить сюда деньги? Я же хорошо помню, как в 1982 году сидел с руководителями компаний «Гарст Сидс» и они при мне говорили между собой, мечтали, как бы пробить, организовать селекционный центр. А где взять деньги — шесть миллионов? Они не валяются на дороге. Капитализм их так просто не дает — только под сформировавшееся направление, под то, в чем он уверен. Я знаком с работой банков. Джон Кристал каждый день заставляет своего служащего бежать к тому, кто получил кредит, смотреть за ним. Президент банка может единолично решить вопрос о выдаче миллионного кредита. Совет директоров — пять миллионов. А когда речь идет о десяти, собираются все банкиры города Демойна. Это не такая стихия… То есть это стихия, но в ней свой жесткий порядок, свои законы.