Что с нами происходит?: Записки современников

Отрицательность очаровывающих удобств и наружных усовершенствований по отношению к существенному смыслу жизни, когда сосредоточенность на ее внешних физических условиях неминуемо околдовывает и усыпляет нравственное чувство, постоянно тревожила и Достоевского, в известной степени определяя его напряженный поиск человека в человеке.

Тревожит она и наших современников, подчеркивающих в беспокойных письмах в газеты и журналы важность вызванной ростом благополучия проблемы вещизма и потребительства, тесную связь этих явлений с нравственной деградацией личности. Приобретательский бум, по их мнению, «приводит к смещению представлений об общечеловеческих ценностях», «рост благополучия просто губит человеческие души».

Не слишком ли остро и парадоксально ставится вопрос читателями, как бы вслед за Достоевским? Как может материальное довольство жизни гасить высшую жизнь, смещать представления об общечеловеческих ценностях, губить человеческие души? Каков механизм подобного гасительного смещения и губительного воздействия?

Писатели и социологи, берущиеся отвечать публично на читательские письма, чаще всего обходят стороной эти вопросы и ограничиваются, как правило, сугубо «экономическими» объяснениями и рекомендациями. Такими, например. Преимущественное право доступа к материальным ценностям одних людей создает внутреннее психологическое напряжение других. Разрядка подобного напряжения путем совершенствования распределения этих ценностей, уравнивания прав к их доступу и соответственно ускоренного, более справедливого, если так можно выразиться, насыщения материальных потребностей человека, должна и разрешить недоумения читателей.

Ну а как быть все-таки с потерей за сытостью способности чувствовать чужие невзгоды, что и составляет главную боль читательских писем? И не приведет ли повальная всеобщая сытость, повсеместная возможность «есть, пить и наслаждаться» к увеличению цинизма, к атрофии сострадательной способности человека?.. «Вам приходилось слышать, — читаем в одном из очерков, — как на киносеансах в самых драматических местах фильма раздается хохот молодых людей? Они не способны откликаться на чужую боль, сопереживать. Страдания других им смешны. Чувствительные центры в их мозгах притуплены».

Там, где для многих проблема заканчивается, для Достоевского она только начинается. По его мнению, полное и скорое утоление потребностей понижает духовную высоту человека, невольно и незаметно приковывает его еще сильнее к узкой сфере самоценного умножения чисто внешних форм жизни, ведущих к культивированию многосторонности насладительных ощущений и связанных с ними «бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок». Все это, в свою очередь, способствует в виде обратного эффекта нескончаемому наращиванию самих сугубо материальных потребностей, беспрестанно насыщаемых разнородными вещами, что делает человека пленником собственных ощущений.

В представлении Достоевского такой цикл не безобиден для нравственного содержания личности, поскольку утончает чувственный эгоизм человека, делает его неспособным к жертвенной любви, потворствует формированию разъединяющего людей гедонистического жизнепонимания. «И не дивно, что вместо свободы впали в рабство, — говорит один из героев „Братьев Карамазовых“, — а вместо служения братолюбию и человеческому единению впали, напротив, в отъединение и уединение… А потому в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, о братстве и целостности людей и воистину встречается мысль сия даже с усмешкой, ибо как отстать от привычек своих, куда пойдет сей невольник, если столь привык утолять бесчисленные потребности свои, которые сам же навыдумал? В уединении он, и какое ему дело до целого. И достигли того, что вещей накопили больше, а радости стало меньше…»

Духовной радости, братолюбивому человеческому единению, целостности людей способствуют, как считал Достоевский, только высшие ценности (милосердие, доброта, совестливость и т. п.), которые составляют лицо и достоинство, человеческое в человеке. Эти высшие ценности не только никак не связаны с культом раздутых материальных потребностей, но и диаметрально противоположны им по существу. Поэтому не расширение и утончение этих потребностей, а, наоборот, их критическое осмысление, отсечение лишних и ненужных, свержение «тиранства вещей и привычек» помогает человеку, по мнению Достоевского, быть подлинно свободным, менее зависимым от различных эгоистических побуждений и склонностей.

«NB. Самоограничение и воздержание телесное для свободы духовной, — отмечал он незадолго до смерти в записной тетради, — в противоположность материальному обличению, беспрерывному и безграничному, приводящему к рабству духа».