Что сделала моя лучшая подруга

Она нетерпеливо ждала, судорожно сжимая в руках пару туфель от Лабутена. Ее профиль темнел на фоне окна такси. Ей просто-напросто хотелось сняться с задранными ногами на обложку глянцевого журнальчика в этих бессмысленных, идиотских туфельках… а потом она снизошла до честности и решила во всем признаться. И ведь небось говорила именно то, что хотела сказать. Но с другой стороны — какая разница? Мне с ней было хорошо. Так редко встречаешь по-настоящему интересного человека, который бы вдобавок умел слушать. Яркие новые друзья вроде Гретхен не каждый день падали мне с неба, и к тому же разных друзей для разных дел не бывает. Не все знали меня насквозь, как знала Вик, не все могли оказаться рядом, случись что. А Гретхен была явно отличной напарницей для кофе и коктейлей.

— Друзья, — ответила я.

Глава 8

Я решаю, что все из-за запаха — больничного запаха, который я не переношу. Я закрываю глаза и пытаюсь глубоко дышать ртом.

Том не может сидеть спокойно рядом со мной. От паники, страха и беспомощности он то вздрагивает, то привстает и тут же садится. Я чувствую каждое его движение, потому что мы держимся за руки — крепко-крепко, словно от этого зависит наша жизнь. К счастью, в помещении для родственников, где мы сидим, больше никого нет. Стены здесь бледного мятно-зеленого цвета. Мне кажется, что холодно, хотя вдоль стен висят старомодные металлические батареи. Я дрожу. Повсюду в изобилии разложены глянцевые журналы. Небольшая стопка лежит на автомате с прохладительными напитками и кофе. Несколько стульев и маленький столик стоят впритирку вдоль стены. Слева от меня сидит Том.

Мы оба настолько напуганы, что впервые за все время нам нечего сказать друг другу. Зубы у меня начинают постукивать. Я пытаюсь стиснуть их, но не получается. И мне, и Тому невыносимо думать о том, что может происходить за дверью этой комнаты, дальше по коридору. У меня перед глазами стоит красная линия на экране монитора — плоская, ровная, тянущаяся через середину экрана. Непрерывающаяся, неоспоримая, окончательная. Я пытаюсь думать о чем-нибудь, хоть о чем-нибудь другом и по какой-то немыслимой причине представляю, как мы с Френ и Филом в детстве кружимся на карусели около дома. Фил отталкивается ногами от земли и разгоняет нас все сильнее и сильнее… и вдруг поперек нарисованной мною картинки протягивается красная черта и разрезает ее на две половинки.

В этот момент открывается дверь и входит весьма реальная медсестра. Красная черта сразу исчезает. Я отчаянно вглядываюсь в лицо медсестры, ищу хоть какой-нибудь ответ… Она улыбается? Или сочувственно хмурит брови, готовая помочь нам пережить то, что мы сейчас услышим? «Простите, мы делали все, что могли, но…»

Медсестра подходит к нам и садится рядом. И потом все происходит — я даже не успеваю вообразить, что будет дальше.

— У Гретхен была проблема с сердцем, — говорит медсестра и добавляет: — У нее была остановка сердца.

Вокруг меня все замедляет ход. Меня словно посадили в ледяную ванну. Слова медсестры звучат откуда-то издалека. Я смотрю ей в глаза, а ощущение у меня такое, словно она говорит под водой. Я так крепко сжимаю руку Тома, что, наверное, делаю ему больно.

— Теперь ее сердце снова бьется нормально, — продолжает медсестра. Я слышу ее голос четче, словно всплываю на поверхность из глубины. — Однако, — продолжает она, — мы озабочены тем, что это вообще произошло. Гретхен, очевидно, приняла очень сильные лекарства, раз они так подействовали на ее организм. — Медсестра озабоченно сдвигает брови и ждет, пока мы уясним смысл сказанного. — Но поскольку она в коме, это не принесло ей дополнительных страданий.

Медсестра снова делает паузу. Как будто от понимания этого что-то меняется. Ничего не меняется.

— Сейчас с ней все хорошо? — задает Том единственный вопрос, имеющий значение.

— Нам удалось стабилизировать ее состояние.

Том храбро смотрит на медсестру.

— Это может повториться?

— Да, может. Но она молода и сильна, и это большой плюс для нее. Как только врачи закончат все процедуры, я приду за вами и снова отведу вас в палату. Хорошо? — Она подбадривающе улыбается. Конечно, неудивительно, что она так невозмутима, — она гораздо опытнее и старше нас. Я бы дала ей лет тридцать пять. — И знаете, для вас ситуация на самом деле тяжелее, чем для нее.

Мне хочется истерически расхохотаться. Я провожаю взглядом медсестру, на ходу поправляющую немного осветленные волосы. Аккуратно и равнодушно ступая, она покидает комнату, наполненную нашим страхом.

Том встает, сует руку в карман и вынимает несколько монет. Подходит к автомату, сует монетку в щель и подносит пластиковую чашку к отверстию, откуда выливается светло-коричневая жидкость. Высыпав в чашку три пакетика сахара, Том начинает помешивать чай пластиковой ложечкой.

— Ты бы тоже попила чего-нибудь, — советует он мне. — Лучше станет.