Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

– Пару раз было. Когда мать умерла, я остался один. Отец уже лет пять жил в Штатах, мать все опиумом забавлялась, пока однажды, не знаю, случайно или нарочно, но она перебрала. Квартира огромная, я один, мне шестнадцать лет. Агнес, конечно, приезжала каждый день, но большую часть времени я был один. Гимназию закончил, в Школу музыки меня приняли без вопросов, я неплохо, вообще-то, играю, и занимался я, сколько себя помню. Было тошно, хоть руки на себя наложи, я нашел в комнате у матери опиум, решил попробовать. Попробовать не успел, потому что явился Аланд, думаешь, он мне хоть слово сказал?

– Нет, просто всыпал.

– Да, но порошок унес. Я разозлился, проревелся, думал, все равно себя прикончу. Пришла Агнес – все вроде бы и ничего, слезки мне вытерла, объяснила мне еще раз все, что я и так знаю, уснул, проснулся, опять никого, квартира с обколовшимися и обкурившимися призраками мамочкиных вечных гостей, – как я их всех ненавидел, ты не представляешь. Мне было так плохо, на улицу вышел – там холод, идти некуда, вернулся домой – те же кошмары. Вспомнил, что у матери в комнате еще коньяк и вино всякое для ее кавалеров стояло, выпил, уснул, а проснулся оттого, что опять эта сволочь из меня не то что душу, а и кишки выворачивает, над унитазом меня нагнул и, пока из меня все не вывернуло, не успокоился.

– Аланд?

– Кто ж еще? Все, что спиртного в доме было, при мне в унитаз, но Агнес в тот же день перевезла меня на другую квартиру, поменьше, попроще, зато кошмары мучить перестали. Деньги она мне на счет положила, до двадцати лет я ими пользоваться не мог, они мне с Аландом и учебу оплачивали, и на жизнь давали. В двадцать я стал ассистентом у своего профессора, ученицы, женщины, друзья, карты, рестораны, доступ к деньгам получил – и мигом спустил. От Аланда больше не гроша, пришлось по урокам бегать, но, понимаешь, я не могу быть один, особенно вечерами. Если с ученицей ничего не получалось, такое бывало, врать не буду, тогда кого угодно, где угодно… Я ненавидел эти пустые жуткие ночи, даже на новой квартире. Привел, как всегда, недавно подружку домой, мы с ней так хорошо устроились.

– И пришел Аланд? – Вебер рассмеялся.

– Ну да, я с тех пор больше домой не приглашал. Было очень неловко – подругу-то мою он отпустил, а меня нет…

– Значит, Агнес ты часто видел?

– Последние годы реже, в детстве она никогда не забывала приехать, хоть на час. Но обычно бывала дольше, я без нее бы не выжил. Дома все было противно, я надеялся, что она меня заберет, мать не отдавала, считала себя богемой, отца богачом, а отец ее бросил, разумеется, сам порошком не баловался, но когда он уехал, наша квартира стала притоном.

– Почему отец тебя не забрал?

– Он уехал уже с другой семьей, зачем я ему был нужен? Говорил, гимназию закончишь, приезжай, к делу пристрою. Я не захотел, мать умерла. В коммерции я ничего не понимаю, хотел играть, у меня получалось. Агнес всегда заботилась, чтобы у меня были приличные учителя, чтобы я поменьше находился дома. Я в Школе Музыки по полдня болтался, даже когда учился в гимназии, а потом только ночевать домой уходил.

– Аланд тебя в Корпус не звал?

– Агнес что-то иногда об этом говорила, но ты же понимаешь, Рудольф, что военная форма и я – это несовместимо, а тем более – я и Аланд. Я его как увижу, у меня колени подгибаются. То, что он меня отшлепал пару раз, чепуха, если подумать, то он был прав, но когда он на меня смотрит, я таким дерьмом себя чувствую.

– Потому что ты сам знаешь, что живешь не так, как должен, но ничего не захотел изменить. Аланд не причем, в его присутствии ты острее чувствовал, что живешь не правильно, оставим этот разговор. Располагайся в моей комнате, отдохни. Я закроюсь, мне надо настроиться на работу.

– Хорошо, если бы ты меня не забрал, я не знаю, что бы я с собой сделал.

– Клаус, это в прошлом, этого больше нет, иногда с собой бывает трудно договориться, и со мной не раз это случалось.

– С тобой? Если бы я таким, как ты, так мне бы больше и не надо. Пошел бы на Небеса Господа благодарить и славить.

– …Клаус, а у Агнес темные волосы – свои? Или она их красит?

– Она всегда такая была. Хотя… Ты у них дома был?

– Был.

– В ее комнате висит странный портрет, там она светловолосая. Я ее спрашивал, почему так нарисовано, она не ответила. Обычно на все мои вопросы она отвечает, а тут ни в какую. Почему ты спросил об этом?

– А у твоей матери?

– Моя была блондинка, я весь в нее. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Просто так.

Медитация вернула Вебера в состояние покоя и внутренней бодрости, позаниматься как следует ему сегодня удастся, и если Венцель спит, то он его будоражить не будет. Венцель лежал, открыв глаза, закинув обе руки за голову, и вскочил, как только Вебер заглянул в его комнату.

– Не заснуть, обо всем уже передумал. Мы едем?

– Может, тебе лучше отоспаться?

– Нет, я с тобой, Рудольф, сейчас еще Гейнц приедет, он ведь здесь живет?

– Мы два дня как покинули Корпус, трудно сказать, кто где живет. Но если он и вернется, тебе-то что? Ты спишь в моей комнате.

– Нет, я не засну, я боюсь его, я с тобой.