Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

– Много ты понимаешь! Карл стал очень глубоким музыкантом, мне с ним лучше, чем с кем-либо, играется. Это для тебя он остался шумным клоуном, а он совсем другой, он за последние годы сильно переменился, я по игре его это чувствую. Мне с вами со всеми стало сложно общаться, вы – то ли мудрые, то ли мутные, все время чувствуешь, что вы что-то недоговариваете. Что Абель, что Кох, что ты. Говорить-то можно было только с Карлом, ну, еще твоя Анечка, еще сестренка – если, конечно, Коха нет рядом. Кох для нее всё затмил, что она в нем нашла? Абель был лучше, повеселиться умел, а Кох – единица ходячая. Я все жду, когда сестренка следом за ним начнет самолетики рисовать и из бумажек сворачивать.

– Ты несправедлив к нему, Гейнц. Интересно, ты с Кохом давно играл?

– Не помню. Он все сам по себе или с Аландом за закрытыми дверями.

– А я с ним играл, вернется – сыграй с ним, и ты поймешь, как ты на его счет ошибаешься. Карла я тоже всегда любил и люблю. Если ты говоришь, что он стал созерцателен в музыке, то тем более Аланд прав, ему пора заниматься всерьез медитацией. Он всегда ею пренебрегал.

– Это не его и не мое. Я понимаю медитацию как способ расслабиться, если она заменяет мне сон, или сосредоточиться и очиститься от всего лишнего, если мне нужно настроиться на сложную работу, и все. Только в игре я ухожу в непередаваемое словами чувство парения, расширения – я даже не знаю, как это назвать. Это высшее состояние, Вебер. Это то, ради чего и чем я живу, Тибет мне для этого не нужен, Аланд хоть это понял.

– Аланд тебя не может не понимать, когда он о тебе говорит, у меня щемит сердце, он так любит тебя, Гейнц. Аланд просил тебя перед отъездом уделять медитации побольше времени, он помог бы тебе даже оттуда.

– Настаивал. Даже запугивал, что без нее все пойдет в тартарары, и я не потяну.

– Гейнц, Аланд зря не скажет, не будешь так вспыхивать и заводиться с пол-оборота, и на меня перестанешь сердиться.

Вебера Гейнц позвал вечером, сыгрались, и он затворился в комнате. Когда Вебер уходил, Гейнц играл. Вебер постучал к нему, чтоб проститься, Гейнц кивнул и отвернулся опять, но так и не отвлекся.

Вебер улыбнулся. Гейнц вернулся в рабочее состояние, и самому Веберу следовало поработать. Концертная программа Вебера начиналась серией органных концертов. В Школу Музыки Вебер не очень стремился, а в храм, где Аланд договорился на счет его ночных занятий, его пропустили без всяких вопросов, вручили ключ и сказали, что он может оставить его у себя, не передавая, разумеется, никому другому, Аланду и тому, за кого Аланд поручился, верили.

Игра в храме для Вебера так и осталась игрой то ли с Абелем, то ли для Абеля. Абеля он не видел, позывные ему не слал, раз Аланд просил его не тревожить, но стоило разыграться в полную силу, он не мог избавиться от чувства, что Абель видит, слышит его и улыбается ему так, как он один мог улыбнуться на свете. Ночь таяла, вдохновение не исчезало, сердце расширялось необъяснимым блаженством, словно ворота распахивались перед внутренним взором, обрывался бесконечный тоннель – и вспыхивало солнце.

Вебер утомленно поднялся уже под утро, взглянул на часы, нужно ехать домой. Хотелось сохранить в душе тишину и покой, что установились в ней. От мелькания дорогих лиц в сознании, он чувствовал себя невыносимо богатым, обладателем всех возможных блаженств и сокровищ, и это было трудно вынести.

Он благодарно окинул взглядом посветлевший в рассветных лучах храм, вышел, закрыл за собой двери храма, долго стоял, запрокинув лицо к небу и слушая в себе ощущение счастья.

«Сам себе не завидуешь, Вебер?» – ему припомнился голос Аланда. Он улыбнулся, пошел к машине, они с Гейнцем прекрасно успеют на разминку, и утро начнется так, как должно оно в Корпусе начинаться.

Гейнц встретил его у дверей.

– Не думал, что ты на всю ночь. Я поиграл часов до трех, и такая оторопь нашла. Это ужасно, фенрих, вообще никого. Хорошо Аланд хоть тебя оставил. Ты каждую ночь будешь уезжать? Поспишь?

– Нет, я думал, мы сейчас на озеро, разминку никто не отменял.

– Ты мне не сказал, куда ты поехал, я бы лучше тебя съездил послушать, я думал, что с ума сойду. В Корпусе в какое время не выйди из затвора, на кого-нибудь да наткнешься. А тут… пустота, Вебер.

– Когда меня Аланд из Корпуса выгнал и сюда привез, я тоже долго привыкал. Первый свой вечер здесь предпочитаю не вспоминать, думал, не переживу. Хорошо, Абель приехал… Он все понимал.

– А ты меня бросил.

– Я думал, ты так до утра и проиграешь, ты моего ухода и не заметил.

– Заметил, Вебер. Поехали, в самом деле, неплохо пробежаться, а то тут мигом в Венцеля превратишься.

– Что он тебе так дался, Гейнц?

– Черт его знает. Взглянуть не на что, как водой нарисован, а перед глазами так и стоит.

– Наверное, ты все-таки с ним перегнул вчера? Странно, что Аланд его в Корпус не забрал, он вроде всех своих собрал.

– Ну, этот-то точно не его, выстарившийся подросток, водой разбавленный. Я его за шиворот поднял – в нем веса никакого.

– Так все-таки поднял?