Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

– Вот видишь, падай поаккуратнее, переломаешься – эффект будет не тот. Поднимайся, это не требует таких усилий. Как ты по утрам вставал с постели – ты же не изображал Геркулеса? Встал, почувствовал, какой ты славный парень, как у тебя все прекрасно сложено, жена так бы и любовалась, ты бы ее обнял, сам почувствуй, какой ты сильный, как твои руки сейчас ее всю к себе приберут… Ну, давай, Вебер, вспоминай. Она придет, никуда не денется, а ты такой красавец – прямо к ней. Женщине приятно, когда такая мощь перед ней собирается облаком нежности, расслабься еще раз. Полежи и встань. Можно и на пол не валиться нарочно, ты же не встаешь по утрам – сбрасывая тело на пол нелепым толчком о стену? Вспоминай, вот ты встал, жена у тебя умница, вам с ней так хорошо было обниматься, но надо вставать.

– Абель, ну почему ты такая дрянь?!..

– Не надо таких титанических усилий, ты не мир поворачиваешь, а всего лишь встаешь с постели.

– Это ты мне устроил санаторий?..

– Как ты просил. Полежал, отдохнул, подумал обо всем на досуге, а ты думал, тебе Венцель с рук сойдет?

– Гаусгоффера, значит, Аланд прислал?

– Нет, Аланд бы со смеху умер. Это Кох, Гаусгоффер вообще ни сном, ни духом, что он к тебе приезжал, не проболтайся, он про тебя забыл.

– А Клеменс?

– Клеменс был настоящий.

– Так это Кох меня под мышки тягал?

– Да, Гаусгоффер, рохля, он бы тебя не поднял. Ты недоволен? Можешь, конечно, еще полежать, пока наши с Востока вернутся. Только Агнес жалко, твои мышцы в таком состоянии поддерживать – работа не легкая, а у нее помимо тебя забот хоть отбавляй. Закрой глаза, полежи, как в детстве на припеке, и смотри мне в глаза – пару минут, больше не потребуется. В мозгу полыхать перестанет – и можно работать.

– Пока они не вернутся, Абель, у меня там полыхать не перестанет.

– Ты думаешь, они, в самом деле, куда-то пошли? Они у Аланда сидят, брось. Это же все цирк, посмотри. Венцель – благодарное существо, он же молится на тебя. Готов еще раз под твой кулак угодить, лишь бы ты поднялся.

– То есть они никуда не уходили?

– Тебя оставили, чтоб ты тут рычать не стеснялся. Аню напугал!.. Еще и сына бы напугал, он и так занервничал.

– Зачем они его нарядили?

– Чтоб ты поверил, рассердился, злость свою выпустил и порычал вволю. Согласись, с их уходом рычалось тебе куда веселее. Альберт не хотел от конструктора отрываться, вот и капризничал. Посмотри сам, глаза-то пора открыть: чем он занят?

– Играет в конструктор у Аланда в кабинете, сидит на полу…

– А жена твоя, наверное, с Венцелем целуется. Да?

– Она плачет, Абель, она плачет.

– Говорю, ты ее напугал. Давай, поднимайся спокойно. Венцель, как видишь, болтает себе с Гейнцем, он даже не стал с твоими сидеть, не трогает он твою жену. Ты же не страдал, когда я целовал твою жену, а она меня. А уж сколько раз я ее обнял и, заметь, еще обниму, я надеюсь, и говорить не стоит.

– Он шептал ей на ухо… Он склонялся к самым ее волосам…

– Какой ужас! Было бы странно, если во время спектакля, он заговорил во весь голос. Все наклоняются к уху и касаются волос, когда что-то шепчут другому. Ухо так расположено, что невольно касаешься волос, ничего другого не остается. И сейчас, не мог же он ей при тебе вслух объяснить, что они никуда не идут, что все это только для тебя и разыграно.

– Он держал ее за плечи…

– А за что, ты хотел, чтобы он ее держал? Если бы речь шла о моей жене, то я предпочел бы, чтоб ее взяли именно за руку, за плечо. А не за грудь, не за зад и не за горло. Да и за ноги тоже нежелательно, если это не какой-нибудь форс-мажор. Конечно, если человек вываливается из окна вниз головой, то можно и за ногу. Но вряд ли в этом фривольном прикосновении будет так много высокой эротики. Предложи свои варианты, я ему укажу, за что ему брать твою жену в другой раз.

Абель был серьезен, как академический лектор. Вебер засмеялся.

– Самому смешно, Вебер. Дело не в том, чего ты касаешься, а в том, что ты в это прикосновение вкладываешь. Рассказать тебе, чего и каких мест мне у разных людей приходилось касаться, и у женщин в том числе? Это же не означает, что все это диктовалось страстью. Не будь дураком, Вебер, на тебя Корпус оставлен, а ты чем забил себе голову? Женщины работают, а ты загораешь, приеду – сам тебя взгрею. Вставай, хватит, наотдыхался.

Вебер приподнялся на руках, сел, медленно встал.

– Что ты осторожничаешь, Вебер? Завтра на разминку пойдешь, не дури, снял я с тебя твое заклятье. Иди к зеркалу, посмотри на себя, на что ты похож? Походи, я посмотрю, не зажало ли у тебя что-нибудь, что-то тебя кособочит…

Вебер шел, все равно осторожничая, щупая пол под ногой, придерживаясь за все, что попадалось под руку.

– Ногами потопай, заземлись. Топай-топай, не выделывайся. Все нормально?

– Фердинанд, ты не исчезнешь больше?

– В моих интересах, конечно, от тебя закрыться, а то кто-то меня приехать убить собирался.

– Можно подумать, ты не понимаешь.