Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

Телега уже стояла здесь, она была выкрашена голубой краской, наспех загружена узлами, узлы прихвачены кожаным ремнем. У телеги с кремневками нукеры, маленький костерок. Дальше, дальше. Еще пост. И впереди за ручьем у ореховой рощи остановленное ханское посольство. Вокруг большого костра — не по-здешнему одетые воины в иранских кольчугах, музыканты, шесты с праздничными лентами, чуть в стороне у облетевших миндалевых деревьев голубые груженые фаэтоны, ярко разукрашенные кони.

В груди и животе нуцала опять поднялась тупая боль, и он сунул ладонь под рубаху, чтобы успокоить ее.

Их тоже увидели, у костра засуетились, и нуцал сам ударил коня Магомы платком, чтобы все поскорее кончилось.

— Кричи громко, — приказал он, — чтобы никто не посмел перекричать тебя… посол хана глуп, пусть толмач переводит доступное…

Магома выехал, за ним зурнач с толмачом. Зурнач дудел пронзительно и с вызовом. Когда он замолчал, Магома сплюнул слюну, чтобы не село горло, и стал кричать.

Толмач также срывал горло, переводил на лакский.

— Уезжайте, — кричал Магома, он махнул кистью в сторону дороги и белых гор, откуда те приехали, — в ваш Кази-Кумух, ваш хан обманул нас, его сын Мусалав слаб и некрасив, он не может натянуть лук… он малокровен, и изо рта у него течет слюна, он не сможет справиться с девушкой. И нуцал не хочет, чтобы Саадат приняла его подарки.

Пока Магома кричал, нуцал кивал после каждой его фразы. Магома обернулся, зурнач опять задудел, и к ручью, упираясь и скользя задними копытами, стала спускаться тощая кобыла, впряженная в голубую телегу. У воды кобыла остановилась было, но нукер хлестнул ее, и она пошла дальше. Нукер же спрыгнул и пошел обратно, загребая ногами и боясь упасть.

Несколько секунд было тихо. Потом казикумухцы завизжали и побежали к кобыле, кобыла испугалась, заскользила на мокрых камнях, упала и забилась, пытаясь встать. Казикумухцы же взрезали тюки ножами, вытряхивали их в ручей, топтали, рвали. Притащили огромную головню, попытались зажечь.

Нуцальский толмач повернулся спиной, нарочно не переводил, сидел с закрытыми глазами, губы дергались, запоминал для нуцала.

Тюк зеленого бархата лежал, на глазах намокая и темнея. Казикумухец, квадратный от кольчуги, подошел к нему, повернулся тяжелой своей спиной и стал мочиться на тюк.

Нукер рядом с нуцалом легко выдернул длинную белую стрелу, но нуцал покачал головой, повернул коня и поскакал обратно. Магома, Башир и еще двое понеслись следом, остальные оставались здесь, у ручья.

Утренний свежий ветер с гор забивал легкие, выбивал слезу из глаз. Белая снежная гора с солнцем, вылезающим из-за гребня, слепила, не давала смотреть. Аул в его свете вставал на пути как мираж.

От аула навстречу, такие же зыбкие, нереальные, ехали еще нукеры. Большое дерево закрыло солнце, они сразу же резко обозначились, и у нуцала опять заныло под сердцем.

— Хочбар сказал так, — подъехавший десятник Науш боялся нуцала и обращался к Магоме, он был в кольчуге, в шлеме и в полном боевом вооружении, мокром и грязном, — пусть мне вернут мою папаху, чтобы я повесил ее в своем доме на свой гвоздь, пусть те, кто были в набеге у нас, приедут еще раз, надев на головы тряпки, которые забрали у наших женщин, и повяжут эти тряпки как чалмы, пусть нуцальский сын стоит на въезде в Гидатль, без коня, мальчик покажет ему место, там зарыта собака, которую он убил.

Науш осип в пути, кашлял, нуцал терпеливо ждал, когда он откашляется, и все кивал и дважды еще кивнул, ожидая продолжения, но нукер молчал.

— Ты видел Саадат?

— Нет. Я два часа стоял без папахи под дождем, там у них идет дождь, со мной говорил мальчик, — Науш нерешительно пошевелил ладонью, пытаясь показать рост мальчика, — тот, который знает.

Башир заплакал и, чтобы это не увидели, стал глядеть вверх. В голых ветках дерева кричали и дрались вороны.

— Ему не нужен выкуп и косы Саадат ему не нужны… — Науш пожал плечами.

Магома взял его за лицо, потянул, оттягивая рот, и оттолкнул, пожимать плечами не дело нукера. И они не торопясь пошли, стараясь быть на людях спокойными и подставляя лица солнцу.

Башир часто втягивал воздух носом и сжимал и разжимал кулак. Нукеры сзади переговаривались, потом один из них негромко засмеялся.

Во дворце нуцал сразу ушел к молодой жене, долго глядел на нее, пытаясь распалить воображение, но потом вдруг закричал, забился головой о резной деревянный столб, затем велел позвать писца и стал, путаясь и сердясь, диктовать послание кумыкскому шамхалу.

— Шамхал, — диктовал он, — сегодня я велел прогнать казикумухцев и вернул им свадебный калым. Зачем мне союз с лакцами, лудильщиками посуды, коварными и ветреными?! Я предлагаю союз тебе, мне нравятся твои степи, где можно так далеко видеть, и море без края. В знак этого союза я предлагаю породниться, и хотя моя дочь по-прежнему еще очень юна, но к зиме…