Что скрывают зеркала

…Тихон в младенчестве не оправдал свое имя, и Кира первые месяцы его жизни в полной мере хлебнула бессонных ночей. К тому же сын просыпался очень рано: в шесть утра он уже был весел и полон сил. Но в десять начинал хныкать, сонно тереть глаза и тянуть к матери ручки. Кира, с нетерпением дождавшись этого момента, укладывала уставшего сына в свою кровать и вила гнездышко для них двоих из одеяла. Прижимая к себе теплое маленькое тельце и гладя сына по солнечной макушке, она кормила. Тихон ел сосредоточенно, неторопливо, легонько поглаживая ладошкой Киру по груди. И ее, уставшую за ночь и невыспавшуюся, убаюкивали невесомые поглаживания и тихое чмоканье и кряхтенье ребенка. Она закрывала глаза и зачастую проваливалась в сон раньше сына. Ее измученный постоянным недосыпом мозг выдавал ей абстрактные яркие картины, в которых никогда не присутствовали ни люди, ни звери – только цветы и пейзажи. Кира путешествовала по этим диковинным мирам и возвращалась в реальность, разбуженная гулением проснувшегося ребенка. И чувствовала себя уже полной энергии и настроения. Те странные неведомые миры, похожие на меняющиеся узоры в калейдоскопе, будто были ее персональным местом силы.

Найдя природу своих «калейдоскопных» сновидений, Кира вспомнила и другие моменты. Однажды она проснулась посреди ночи, но не от слез, а оттого, что ей приснилось имя собаки. «Звездочка!» – громко то ли сказала, то ли позвала Кира. И на какой-то хрупкий и тонкий, как затянувший лужу первый ледок, момент ей показалось, что сейчас с легким скрипом приоткроется дверь и в комнату войдет, постукивая когтями по паркету, молодой пес, которого она когда-то щенком подобрала у метро. Кира даже протянула в темноту руку, готовясь принять ладонью шерстяной собачий затылок. Но тут же, опомнившись, резко отдернула ее и села. Что стало с собакой, где она была сейчас, так и осталось неизвестным.

Еще ей часто вспоминался другой момент. Чьи-то ласковые руки крепко держат ее за плечи, не давая обмякшему телу упасть. Этот кто-то, кто стоит за спиной, ласково шепчет ей в затылок слова утешения. Тогда как Кира, рыдая, ругается. «Прости, прости, прости! – бормочет поддерживающая ее женщина. – Пожалуйста, прости!» – выкрикивает затем она, и вдруг, резко развернув Киру к себе, сжимает ее в отчаянном объятии и тоже разражается рыданиями. Они меняются местами: теперь Кира утешает плачущую и, крепко обнимая ее одной рукой, другой гладит женщину по спине. «Спасибо. Спасибо, спасибо», – талдычит Кира в ответ на многочисленные «прости». Но кто это был, с чем был связан тот эпизод и случился ли он после или до трагедии, Кира вспомнить не смогла. Может, если бы в этом воспоминании мелькнуло лицо той женщины, Кира смогла бы понять всю сцену.

Еще ей часто стало видеться место, которое она не смогла опознать, но которое вызывало у нее чувство страха и безысходности, сменявшееся периодами вязкого покоя. Там были выложенные гравием дорожки и разбитые цветники, но за ухоженными газонами и клумбами высились белые сплошные стены, увитые поверху колючей проволокой. Там были выкрашенные в желтый цвет лавочки и странный человек, которого этот солнечный цвет приводил каждый раз в неистовство. Тот маленький человек с низким лбом и глубоко посаженными маленькими глазками боязливо спускался с высокой ступени каменного крыльца и делал несколько шагов в сторону дорожки. Его маленькие глазки бегали, словно в поисках чего-то потерянного, а когда цеплялись взглядом за желтую лавочку, моментально наливались кровью. «А! – начинал кричать человек. – А! А! А!» И, обхватив себя руками, раскачивался из стороны в сторону. Если кто-то не подоспевал на помощь и не уводил его, человек начинал рычать и брызгать слюной. «Перекрашу! Перекрашу сама, если Субботин этого наконец-то не сделает!» – кричал кто-то высоким голосом. А следом появлялась хозяйка голоса – невысокая женщина-колобок с убранными под белую косынку волосами.

Кира сбегала от этих тревожных воспоминаний в другие – со спускающимся в море южным солнцем, искала поддержки в имени «Фернандо», но на этот раз имя не отзывалось теплом и радостью. Наоборот, от него веяло одиночеством и холодом. Будто в доме, в уют которого Кира торопилась, отключили отопление и свет. И он простоял, продуваемый насквозь ветрами и захлестываемый ливнями, долгое время. И Кира вместо дома, в котором когда-то жили любовь и счастье, обнаружила руины, среди которых сквозняками гуляло одиночество. Это имя, которое в первый момент приласкало ее солнечным светом и морским бризом, теперь ассоциировалось у нее с тоской и горечью невыплаканных слез.

– Кира, так нельзя, – огорченно говорил ей доктор Илья Зурабович, по привычке называя ее выдуманным именем. Девушка не поправляла. С этим именем ей стало привычней. Как знать, может, она отказалась от своего родного имени после трагедии?