Пока Олаф и Гуго делали в кладовой приготовления к званому ужину, Адалет угрюмо разводил костер из кучки преображенных в хворост камней,[48] Иванушка с Сенькой в обследованной ей ранее пещерке-спальне оборудовали место для отдыха всей команды. Они очистили единственную деревянную мебель во всей пещере – лежанку – от груды почти истлевших овечьих шкур, распадающихся в пыль лоскутков простынь и ветхих мешков с пылью – подушек, подумали недолго, критически изучая корявые, плохо струганные доски вперемежку с откровенным горбылем… и постелили Масдая.
Жизнь в подземелье начинала налаживаться.
Куда – это был вопрос второй.
Последняя вареная картошка без соли, но в остатках мундира, погон, аксельбантов и прочих атрибутов овоща, слишком долго пробывшего в обществе мага с научно-исследовательским складом ума, была сметена с деревянного блюда лишь на две минуты позже первой. И тихий час – или два часа, или три, или восемь – смотря сколько понадобится на восстановление потраченных сил, как туманно сообщил маг-хранитель – начался.
Часовым автоматически был назначен Иван.
С тоскливой завистью поглядывая на завалившихся спать товарищей по переделке, усталый, но ничуть не сонный лукоморец поправил на мизинце Сенькино любимое колечко-кошку, вынул из ножен и положил рядом меч, и уселся на краю широкого ложа с книжкой.[49]
– Если что – буди… если успеешь… – сомнабулически пробормотал Адалет, щелчком пальцев потушил последний светильник, сжал покрепче в пухлом кулачке голубовато-серый посох, с которым так и не смог пока расстаться, и отправился в царство грез скорее, чем успел закрыть глаза.
Иванушка задумался немного, было ли предупреждение мага-хранителя последней шуткой бодрствования или первой реалией сновидения, но пожал плечами, махнул рукой, бдительно поморгал в темноту и углубился в чтение.
Оказалось, с древнестеллийского на общечеловеческий название новенького томика со сложновыговариваемым даже на неусталую голову заголовком переводилось предельно просто: «Война мышей и лягушек», и являло собой старую сказку, написанную ямбом, пугающе-тяжеловесным, как Олаф в полном боевом снаряжении. Но, в любом случае, живописание боевых маневров земноводных когорт и легионов грызунов было для скучающего караульщика гораздо интереснее, чем описание внутреннего устройства и органов жизнедеятельности тех же противников, и царевич, подперев рукой щеку, плавно погрузился в мир лягушачьего блицкрига.
Добравшись до сто семнадцатой страницы, Иван обнаружил, что сказка кончилась. Утомленно вздохнув, он с сожалением подумал, что впервые за неделю с копейками был восхитительно близок к настоящему засыпанию, и что если бы не его сторожевые обязанности, непременно принялся бы читать труд непревзойденного Диадента с самого начала, и не один раз, если бы потребовалось.
Но, как говорил один претендент на руку, сердце и страну проживания его разлюбезной Серафимы, «ой, ноблесс, ноблесс…» и, скрепя сердце, лукоморец мужественно поднялся на ноги и отправился к сваленной ими по обеим сторонам от входа библиотеке Агграндара – вернуть книгу не позже неуказанного срока.
Аккуратно пристроив фолиант в общую кучу, Иванушка развернулся, чтобы идти назад, и застыл. Где-то далеко, в темной глубине пещеры, под самым потолком висело светящееся копье. Или посох?.. Или прореха в соединительной ткани параллельных миров? А может, это ход наверх, где, что бы ни утверждал чародей про двадцать два – сорок пять, уже наступило утро?.. Или…
Осознание простой истины бросило царевича сначала в холодный пот, потом в жар.
Потому что загадочное явление среди черной ночи было ни чем иным, как узкой полоской света, пробивающегося в не замеченную ими ранее щель между потолком пещеры и обвалом.
Который в прошлой жизни был вовсе не дальней стеной, а частью потолка над центром длинной-предлинной пещеры.
В отгороженном конце которой сейчас находились люди.
И, опасался Иванушка, что при всей своей непрозорливой прозорливости с первой попытки он даже сможет отгадать, кто именно.
Хранитель всеобщего ночного спокойствия набрал полную грудь воздуха – поднять тревогу и друзей – но одной новой мысли оказалось достаточно, чтобы язык его присох к нёбу.
А если его услышат и
Надо бежать и потихоньку растолкать народ!..
Но когда рука лукоморца уже зависла над обнявшимся с обеими посохами магом-хранителем, буйну голову ненавязчиво, но вполне своевременно посетила еще одна мысль.
А если там, за осыпью, вовсе нет кровожадных ренегатов, а всего лишь какой-нибудь блуждающий огонек, или фосфоресцирующие камни, или… или… В конце концов, в пещере, в которой пятьдесят или сколько там лет жил маг, отмеченный посохом, могло происходить всё, что угодно – и при его жизни и, тем более, после его смерти!.. И не исключено, что срочно будить усталых друзей нет никакой экстренной неотложности. Вот если бы как-нибудь аккуратненько поглядеть хоть одним глазком, что там, за обвалом, происходит, а потом уж, в зависимости от плодов рекогносцировки…
Поистине, сегодня для Иванушки был вечер светлых идей.