Что такое фантастика?

Поэтому вопрос об унификации — из самых больных вопросов современной фантастики. Это одна из главных опасностей, от которых она старается предостеречь. Тем более что сама фантастика показала необходимость единства. Опасности унификации для нее не пришлая тема — она вытекает из характера и масштаба проблем, поднятых ею самой.

Рассказывает фантастика о них очень по-разному. Иногда, поднимая эту проблему (как, впрочем, и любую другую), она становится неотличима по стилю от популярного философского трактата. Так написана, например, книга Степлдона, и для вопроса об опасностях унификации он, как легко понять, не делает исключения. Иногда мысль фантаста воплощается в какой-либо фантастический образ — например, в повести М. Емцева и Е. Парнова «Душа мира», где искусственно полученное органическое вещество «биотоза» приобретает способность управлять человеческими чувствами и поступками, лишает людей индивидуальности и превращает их в конце концов в некую единую человеческую массу.

Но возможен и совсем особый поворот этой проблемы.

Как известно, в последние годы были разработаны достаточно надежные методы партеногенеза — бесполового размножения. В 1957 году в США был найден метод бесполового размножения индюков. Бесполовое воспроизводство кроликов — довольно простая задача для современной биологической лаборатории. В связи с подобными работами были обнаружены новые интересные случаи партеногенетического размножения в природе[174].

Эти достижения науки были усвоены фантастикой прежде всего в связи с опасностью унификации. Партеногенетическое общество у фантастов может состоять исключительно из женщин — иными словами, унификация в нем достигает предела, закрепляется биологически. Более того, подобного рода унификация оказывается уже вечной. В обществе, состоящем только из женщин, стабилизируется наследственность и прекращается развитие человечества как биологического вида. Сам биологический фундамент общества олицетворяет отныне не движение, а застой. Конечно, определенных форм борьбы и противоречий в этом обществе тоже нет, но нет и порождаемого ими развития.

Так, от противного, через понимание того, как страшен унифицированный мир, входит в фантастику проблема личности. Она необычайно трудна. Изолированная, по возможности отъединенная от людей и природы личность, которую вырабатывала история буржуазной цивилизации, не способна действенно противостоять унификации.

История Робинзона Крузо была величайшим обманом Дефо. Но если другими своими обманами он снискал себе у современников кличку «бесстыжий Дефо», этот его обман век принял с восторгом. Матрос Александр Селкирк, чья история дала Дефо фабулу для романа, одичал и рехнулся за несколько лет, проведенных вдали от людей. Робинзон развил свой ум и поднялся до нравственных высот. В это верили, потому что XVIII век, создавший понятие человечества в современном смысле слова, одновременно, со странной нелогичностью, открывшейся только потомкам, верил, что человек может быть один.

Сейчас мы знаем — это не так. Дети, украденные и выращенные зверьми, не возвращаются потом к человеческому состоянию. В их внутренней организации что-то нарушается настолько, что они даже живут примерно тот же срок, что и звери, их воспитавшие. Тарзан так же невозможен, как Робинзон. Ромул и Рем, вскормленные волчицей, должны были бегать на четвереньках, спать днем и охотиться по ночам. Человек существует только как часть человечества[175].

Кому это лучше знать, как не фантастам, причастным науке. Знать это и все остальное, что объективно свидетельствует о необходимости единства. О противоестественности разъединения. Об опасностях, которые грозят самому существованию мира и человечества, порвавших между собой всякие связи.

И кому, как не фантастам, понимающим весь масштаб проблемы, понимать всю меру опасностей, возникающих при разрешении этой проблемы?

Они, впрочем, не одни.

Собственно говоря, вопросы единства и одиночества давно уже составляют ведущую тему литературы на Западе. Тему далеко не исчерпанную, потому что она поворачивается вое новыми и новыми сторонами. Эта тема в своем двуединстве возникла уже у неоромантиков конца прошлого столетия. Она продолжает оставаться важнейшей в современной художественной мысли на Западе, и быстрая смена направлений и течений в западноевропейском и американском театре наших дней в очень значительной степени объясняется как раз движением этой проблемы, выявлением то одного, то другого ее аспекта.