Читаем Что такое историческая социология? полностью

Тилли приходит к выводу, что наиболее успешные государства способны требовать неуклонного повышения налогов, призывать подданных на военную службу и завоевывать лояльность своих граждан, не провоцируя революционных выступлений. Менее успешные государства не справляются с этими задачами и вынуждены либо смириться с меньшими поступлениями в казну и малыми армиями (что делает их уязвимыми перед вторжением иностранных государств), либо выдвигать требования, провоцирующие революции. В некоторых случаях постреволюционные режимы лучше справляются со сбором налогов и призывом солдат (режимы, созданные всеми тремя описанными Скочпол социальными революциями, были гораздо мощнее тех, что были свергнуты ими).

Есть и другие времена, когда новый режим точно так же слаб, как и старый (или даже еще слабее), и поэтому становится мишенью для иностранного нападения или еще одной революции. Данное Тилли определение революции гораздо шире и включает в себя гораздо больше, чем определение Скочпол. Его модель наилучшим образом подходит как для выявления факторов, делающих определенные государства уязвимыми перед протестными выступлениями, так и для объяснения, почему эти факторы изменяются на протяжении столетий по мере увеличения потенциала государства и изменения характеристик тех локальных сообществ, к которым государства предъявляют свои требования и за чью поддержку конкурируют революционные движения. Модель Тилли не очень хорошо подходит для объяснения того, чем постреволюционные правительства отличаются от тех режимов, которые были ими свергнуты; это проблема, решать которую гораздо лучше с помощью модели Скочпол, что мы и увидим в последнем разделе этой главы.

Почему побеждают и почему проигрывают революционеры?

Скочпол и Тилли, сосредотачивая свое внимание на государстве, ясно дают понять, что изучения мотивов или способностей революционеров недостаточно. У революций, как и у войн и социальных движений, есть по меньшей мере две стороны. Если действующие носители власти сильны и единодушны, им невозможно нанести поражение. Это неприятно сознавать, однако, к сожалению, это правда. Скочпол показывает это, сравнивая три социальные революции. Тилли, чья модель также вполне подходит для понимания этого, выявляет те черты, благодаря которым государства становятся неуязвимыми для революции в конкретные эпохи. Гудвин (Goodwin, 2001) показывает это, проанализировав многочисленные революционные движения в Центральной Америке, Юго-Восточной Азии и Восточной Европе в 1945–1991 годах.

Гудвин решает несколько иную проблему, нежели Скочпол. Вместо того чтобы просто сосредоточиться на удачных социальных революциях, Гудвин сравнивает удачные и неудачные революции и выстраивает причинное объяснение их разнящихся итогов. Также он объясняет, почему революционные движения в Сальвадоре, Гватемале и Перу могли десятилетиями вести повстанческую деятельность, несмотря на жесткие репрессивные меры со стороны государства. Таким образом, Гудвин помимо сравнения революционных движений, взявших верх или разгромленных в относительно короткие промежутки времени, сравнивает движения, которые незамедлительно были сокрушены, и те, которые держались десятилетиями, прежде чем окончательно терпели поражение или в конце концов соглашались на переговоры, в результате которых власть и привилегии действующих режимов и правящих классов оставались по большей части нетронутыми.

Подобно Скочпол, Гудвин считает, что мишенью революций являются государства, и, следовательно, их судьбы по большей части определяются внутренней структурой этих государств, их потенциалом и связью с элитами. В отличие от Скочпол, Гудвин выявляет иные факторы, ослабляющие государства и создающие открытые возможности для оппозиционной деятельности. Он указывает на сбои, связанные с японской оккупацией и Второй мировой войной в Юго-Восточной Азии, на ключевую роль США в качестве спонсора как высокоцикличных агроэкспортных отраслей, так и репрессивных военных режимов в Центральной Америке, и на реформы Горбачева и неожиданный отзыв поддержки Советским Союзом коммунистических режимов в Восточной Европе.

Гудвин, таким образом, раздвигает рамки анализа по сравнению с моделью Скочпол и выявляет дополнительные факторы, которые определяют, происходят ли революции вообще, а также когда и где они происходят. И самое важное: поскольку в центре его внимания находятся так и невозникшие, провалившиеся и зашедшие в тупик революционные движения, он выявляет множественные контингентные пути и выделяет те аспекты организации и потенциала государств и организации и классовой структуры элит, которые повышают или ограничивают согласованность и эффективность движения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология