Что такое любовь?

«Это моя последняя воля, — читала доктор Майк вслух. — Я хочу, чтобы меня погребли здесь, на трайле Гуднайт. Никому, в том числе и моему брату, не следует несколько дней тащить мое тело через всю эту землю, чтобы схоронить его в Колорадо-Спрингс. Дикая природа— моя родина, в нее я и хочу вернуться.

Мое ранчо в Мексико я завещаю Пако Ромеро, который в продолжение четырнадцати лет был моим самым верным помощником. Он должен вести хозяйство так, как было заведено у меня. Мое ранчо в Колорадо и моя доля в лавке переходят к моему брату Лорену. Надеюсь, что таким образом его старость будет обеспечена.

Мэтью Купер, мой крестный сын, которого я любила, как собственное дитя, получает в собственность мое стадо. Если он с умом распорядится этой собственностью, она станет хорошей основой для становления его дома с Ингрид. Для Колин и Брайена уже отложены деньги на их образование. До их совершеннолетия управлять этими деньгами должен Лорен. К Брайену переходит мое седло, отделанное серебром, а Колин пусть постоянно носит при себе мои золотые карманные часы.

Моя доля в кафе Грейс переходит в ее полную собственность. Пусть она ведет дело так же хорошо, как и до сих пор. И наконец, доктору Майк пусть достанется моя брошь. Я унаследовала ее от своей матери, а та от своей, моей бабушки. Я хочу, чтобы и впредь ее носила у сердца умная женщина.

Южнее Тринидада, 3-го июня 1870 года, Олив Дэвис».

Микаэла опустила листок. Улыбка грусти осветила ее лицо. Этим завещанием Олив и в смерти сумела сохранить свою порой грубоватую любезность.

— Где вы ее схоронили? — спросил Лорен, к которому раньше других вернулся дар речи.

Пако указал в сторону, на небольшой холмик, на котором в свете заходящего солнца виднелся силуэт распятия.

— Да, Олив, — прошептал Лорен, — это место как раз для тебя. Будешь лежать одна под открытым небом, в согласии с собой и с этими бескрайними просторами.

После того как они постояли у могилы Олив и простились с покойной, Грейс приготовила поминальный ужин. Это была трапеза в честь необыкновенной женщины, и каждый принял в ней участие в память о собственных отношениях с миссис Дэвис. Один только Лорен Брей не мог проглотить ни кусочка. Он сидел, глядя в свою тарелку, еда в которой давно остыла, и молчал. И у могильного холмика он был единственным, кто не произнес ни одного прощального слова, обращенного к Олив.

С той минуты Брайен больше не спускал с лавочника глаз. И когда Колин стала собирать тарелки, а Пако со своими товарищами ушел играть в карты, он осторожно приблизился к своему пожилому другу.

— Мистер Брей, почему же вы там, у могилы миссис Олив, даже не сыграли на своей губной гармошке?

Лавочник поднял на мальчика глаза, на его лице появилась вымученная улыбка.

— Если бы я взялся за губную гармошку, я, пожалуй, навлек бы на себя гнев покойницы до самого Судного дня. Олив терпеть не могла мою игру.

Брайен заморгал.

— Но сейчас бы ей понравилось, мне кажется, — сказал он. — Ведь больше всего на свете вы любите играть на губной гармошке. А когда любишь человека, отдаешь ему то, что сам любишь больше всего. Вы же сами мне так говорили.

Лавочник поднял на светловолосого мальчика глаза, в них стояли слезы.

— Ах, Брайен, — вздохнул он и привлек мальчика к себе.

Колин между тем помогала Грейс чистить горшки и сковородки и укладывать их в фургон. Она прекрасно видела, что один из погонщиков то и дело отрывался от карт и подолгу смотрел на нее. Она чувствовала, как щеки ее заливает румянец, и деловито отворачивалась.

— А вы ведь Колин, верно? — внезапно услышала она голос за спиной.