Разве это можно сравнить со словами одного из гениев американской революции - Томаса Джефферсона, который считал, что истинное переустройство страны могут произвести люди, которые регулярно моются, говорят на прекрасном английском, а в дополнение ко всему знают латынь, древнегреческий и неплохо бы - древнееврейский. Вот каковы стандарты Америки того времени - к революции приходило немало сверхкультурных американцев. Гитлер никогда не был снобом. Его революция никогда не была абсолютной. Итак, субъектом политической рефлексии может быть один человек, могут быть два человека, может быть семья, может быть партия, может быть народ. Может быть, как считают недавно опубликовавшие в России свою книгу два шведских умственных дебила (у них, вероятно, генетически это было обусловлено, надо было смотреть при рождении), весь мир, объединенный (пардон, я сам плохо знаю, что это такое) Интернетом.
Я, может быть, издеваюсь иногда, говоря о людях. Но, заметьте, несерьезно. Серьезно я только хвалю. В конце концов, у каждого все-таки хватает мышления, худо-бедно, на то, чем он занимается. Хотя бывают исключения.
Теперь перейдем к политической философии, которая исследует политическую рефлексию. Каким образом мы можем охарактеризовать субъекта политической философии, в данном случае вашего покорного слугу? Я бы сказал, что в моей субъективной философской позиции есть два объективно важных момента. Первый момент: я исхожу из того, что моя собственная позиция является современной. Не в силу того, что все мудрые люди или идиоты всех стран ее разделяют, но я сейчас думаю - значит, современно. Фактически получается так, что любая политическая ретроспектива трансформируется современностью моего философского взгляда на политическую рефлексию.
Запомните, никакого другого смысла, кроме буквального, слово «современный» не имеет. «Современный» - всегда современный чему-то. Вы понимаете, временно современный. Иногда - мгновенно современный.
У вас здесь шел замечательный фильм, который я сам считаю моментом гениального схватывания «нулевой» политической рефлексии, без которой невозможна ни одна революция, ни одна война. Ведь это - о синхронности нулевой рефлексии с внешне наблюдаемым событием - фильм, созданный Отаром Иоселиани, «Братья-разбойники». Фильм, за который его, естественно, чуть не побили. Там и о русских, и о французах, но все-таки в основном о грузинах. Я за последние полтора года спросил по крайней мере тридцать человек из России, кто видел этот фильм (Отар его привозил в Москву). Из тридцати человек один сказал, что смотрел. А, значит, другие смотрели всякую муру собачью. Да, времени нет, я понимаю. А это замечательный фильм. Там один человек проходит и смотрит: двое сидят, жарят шашлык, пьют вино, и вот один говорит другому: «Ты пулемет-то подвинь». И направляет пулемет на перекресток. А там идет старуха и тащит кошелку с картошкой. И он - трах, первая пуля убивает старуху. Дальше спускается к ним молодая девушка и говорит: «Ребята, так хорошо отсюда видно, а дайте я посмотрю». Становится на колени, чтобы посмотреть в оптический прицел пулемета. И для того, чтобы доставить девушке удовольствие, они тут же подстрелили еще одного грузина, который помогал кому-то нести диван. Такой синхронностью много занимались современные физики-теоретики: событие как событие, синхронизированное в мышлении, и мышление как бы синхронизированное своей мгновенной направленностью на событие. Любое мышление - философское, художественное, какое угодно, - направленное на какой-то акт, человеческий или нечеловеческий. Я думаю, на этом я закончу описание своей собственной позиции. Моя позиция - условного и искусственного синхронизирования с той политической, рефлексией, которую я рассматриваю. А рассматриваю ли я политическую рефлексию Антуана Сен-Жюста, или Максимилиана Робеспьера, или джентльменов, страшно неумело дающих политические интервью московскому телевидению, или рефлексию политическую генерала Лебедя - это мне все равно. Я помню об этой синхронизации, я помню, что его рефлексия - не моя, моя рефлексия - не его.
Но я помню и другое. Меняется время. А время в этих лекциях для меня существует только как время мышления о политике. Время, в смысле которого мы рассматриваем политику, которое само является производным от состояния данной политической рефлексии. Время вторично, оно не может быть причиной того или иного мышления. Так иногда могу сказать: это было время, когда преобладала та или иная идея. Но гораздо чаще это категорически сказать не могу. Таким образом, исторический аспект пусть не всегда выражен в моем философском подходе, но всегда застолблен, всегда присутствует.