Что такое политическая философия: размышления и соображения

Я уже сказал, что в принципе субъект политической рефлексии неопределенен - здесь господствует полная произвольность, начиная от риторики политиков и кончая политологами и политическими философами. Быстро коснемся все-таки других аспектов субъекта политической рефлексии, к которым я буду все время возвращаться по ходу уже конкретного рассказа о разных вещах. Мы сейчас сказали, что субъект неопределенен, как народ, который хочет дешевого транспорта и доступного здравоохранения. И тут оказывается, что мы встречаемся с другой проблемой, не менее серьезной, чем проблема неопределенности субъекта политической рефлексии, - проблемой фрагментированности этого субъекта. То есть оказывается, что, назвав этого субъекта словами «народ», «страна», «материк» или заявив, что «мы африканцы», «мы азиаты», «мы евразийцы» эта неопределенность редуцируется только на мгновение, а потом начинается фрагментированность. И вы знаете, что безумно интересно. Проследите за развитием политической борьбы у славянских народов в XIX веке: так, чехи еще не успели выпустить свою первую культурно-политическую программу младочешского движения, а тут уже словаки заявляют: «А мы не чехи». А богемцы заявляют: «А мы не моравы», и все хором: «Немцы и даже евреи (что уж тут поделаешь) - это еще туда-сюда, но цыгане - нет, они нам не подходят». Вот вам чудеса пробудившегося национального самосознания! То есть достаточно человеку отождествить какой-то коллективный субъект политической рефлексии, как он у него на глазах начинает фрагментироваться. Более того, когда редукция достигает своей конечной точки и сводится к одному индивиду, то и здесь этот один индивид неизбежно фрагментируется. То он - как что-то одно, то он - как другое. Вот возьмите хотя бы политическую риторику и политическую демагогию: «Как гражданин, я с этим согласен, а как член партии лейбористов (коммунистов, державников) - нет». И поэтому интересно брать какие-то точки, в которых политическая идентификация субъекта достигает своего максимума. Когда он уже определяется, но еще не подвергся фрагментированию.

Один из самых определенных в своей индивидуальности субъектов политической рефлексии Николай Павлович (Николай I), который искренне считал, что думает о политике в России он один, говорил: «Со всем можно жить, все можно перенести, кроме одного - взяточничества». Так ведь перенес же, не умер!

Итак, перехожу к первой теме - абсолютная политическая власть. И заранее вас прошу, никогда не путайте проблему политической власти с проблемой государства. Это совершенно разные вещи. Так, с чего начать разговор на тему «политическая власть»? Разумеется, только с тех случаев, когда она себя заявляет. И все ж таки приходится начать с того, что уже как-то было осмыслено моими предшественниками в политической философии.

Кто пытался после Гегеля, в наше время, дать пусть даже безумно редуцированное определение тому, что такое политическая власть? Вот скажите, дамы и господа, если у вас бы вдруг, у кого-нибудь из вас мелькнула идея такого определения, я бы в ноги упал. Но иногда оно вырывается на интуитивном уровне, как когда-то бедный, действительно замечательный, необыкновенный президент Америки Линкольн говорил: «О, политическая власть - это когда они делают то, что я им говорю». Это слишком редуцированно, но в этом есть и правда. Хотя и не выдерживает феноменологического анализа.

Лет сорок назад американский, не могу его назвать политологом, не хочу оскорблять человека, он себя называл скорее политическим социологом, Стенли Шехтер дал такое определение: «Политическая власть - это когда один человек посылает другого к третьему, чтобы другой заставил третьего делать так, как хочет Первый». Это очень редуцированно, но совсем не так глупо, как может показаться на первый взгляд. Двумя людьми политика не делается, она не делается действователем и объектом действия. Политика начинается там, где появляется третий, где первый говорит Ивану: «Иван, пойди и скажи Петру, если не отдаст коров, то мы его убьем». То есть действует первый на третьего посредством другого. Хотя в моей собственной версии она скорее начинается там, где я говорю другому, как ему действовать с третьим.

Я помню, у Маркеса (прекрасный писатель, но голова плохо работает, хотя воображение гениальное) один простой человек говорит: «А почему вчера Хозе нашли в кафе с перерезанным горлом?». Тот говорит: «Педро, это политика». Вот и заметьте, казалось бы, чушь полная, да? А, между прочим, ведь и Педро, и Хозе с перерезанным горлом знали, что это политика, когда убивают.