Тут есть очень простое объяснение: не будет семьи - не будет детей - не будет армии. Чушь! Потому что и дети, и армия тоже были частностями. Дело в том, что семья оказалась в серии тех социальных частностей, которые были материалом для политической рефлексии и могли в нужный момент оказаться на витке развития (оно еще развивалось) тоталитарного государства, при этом они могли оказаться полезными или вредными. Вы можете меня спросить: все ли это равно, полезными или вредными? Нет. Разумеется - только вредными, потому что все полезное, отменив вредное, делал только один человек. Понимаете? Идеальная семья, отменяя наследие прошлого - промискуитет, проституцию и прочие безобразия, - отменялась так же, как идеальная буржуазная, дворянская и крестьянская семья. Важно то, что на любом витке мыслительный источник правильного был один. А вот неправильное каждый раз должно было отменяться. И это не парадокс и даже не феноменология. Это логика уже сформировавшегося - а оно сформировалось очень быстро - тоталитарного государства. Любое разрешение двойственного отношения тоталитарного государства к чему бы то ни было обуславливалось не какими-либо внешними условиями, а «логикой внутреннего развития» этого государства. Эта логика находила свое выражение в особой системе символов.
Тоталитарный символизм запрещал как вскрывать язвы общества, так и врачевать их: то есть один человек был и диагностом, и хирургом, и лечащим врачом. Это метафора замечательного поэта, который не был советским гражданином и был природным тоталитаристом, - Бертольда Брехта.
Перехожу к другому квазипарадоксу тоталитаризма. Один из рабочих целей тоталитаризма - это баланс, равновесие между интенсивностью и экстенсивностью государства. Это жутко интересный момент, потому что революционный импульс с самого начала был задан на экстенсивность - «революция по всем мире», «Коминтерн». Это же факты экстенсивности. Но уже с самого начала экстенсивность должна была как-то уравновешиваться интенсивностью, и наоборот. А что такое экстенсивность, если говорить на нормальном русском языке, а не на языке экспертов? Экстенсивность - это либо война, либо международная террористическая и диверсионная деятельность, либо сверхактивная пропаганда на весь мир. То есть при всей автономности верхушки русского тоталитарного государства оно по необходимости было с самого начала более всего экстенсивно ориентированным. Отсюда Коминтерн. Ничего подобного в гитлеровской Германии не было. Она и не была тоталитарным государством, она была типом абсолютистской диктатуры.
Обожая семью, Гитлер никогда бы не стал избивать экстремистов свободы пола. Нет, это не его дело было.
Что же касается войны, к ней мы перейдем на следующей лекции. Сейчас скажу совсем вкратце, что Гитлер перешел к войне очень рано; Сталин войну, это я знаю по документам, ненавидел. Гитлер войну любил (при том, что он ненавидел военных, как и Сталин, но это совершенно другой вопрос). А человек, который любит войну, не может олицетворять тоталитарное государство. Ни один последовательный тоталитарист не любит ни армии, ни войны. Использовать войну, пройти дальше и желательно всех победивших генералов куда-нибудь поскорее угнать. А все-таки они без войны не могли. И Сталин знал, что она необходима, знал, что она будет, но оттягивал ее каждый раз до последней возможности, чего Гитлер никогда не делал, потому что Гитлер не был тоталитаристом. Потому что при нарушении баланса экстенсивности и интенсивности тоталитарное государство оказывается в ситуации опасности и риска. И, между прочим, все серьезные просчеты Сталина и советского тоталитаризма случались именно тогда, когда он попадал между клавиш интенсивности и экстенсивности. Позвольте, я сделаю очень маленькое отвлечение.