Что такое повезло, и как с этим бороться

Отошел от берега подальше, прошел уже с полкилометра от гряды с соснами. Так, самый малый, и метрах в трехстах пройти, за камнями уже — чтоб можно было спокойно руль закрепить, и за биноклю. Недолго так шел. Ага, вот костерок на берегу, у самого уреза воды считай, только чтоб прибоем не гасило. От города камнями загорожен, но дальше светит широко. Но если кто и прибудет, то ничего там не найдет, и никого не встретит. А вот мелькнул, уже как бы и назад смотря — наверху, в дюнах, второй огонек — это уже фонарь. Довольно узким лучом бьющий в сторону моря и от города. Так, руль на борт, вот так в створе двух огней и пойду — уже весьма темнеет, но можно прибавить не глядя, они должны были выбрать безопасный пеленг.

Едва коснулся, тут же, не гася горелку, только на нейтраль перекинул мотор, пусть молотит — сразу на берег выскочил. У костерка — ведро с водой стоит. Хвать его, и костер залил. Тут же наверху фонарь погас. Запалил на лодке свой фонарь, повернул в сторону дюн, мигнул два раза, потом еще один. и за камень с винтовкой — мало ли.

Вскоре — хрустит песок, идет кто-то. В сумерках только фигуру видно, пока совсем не подошел. Змей.

— Ну?

— Все ништяк, взводный.

— Хумус где? — палец у меня на спуске, а ствол аккурат ему в животину смотрит. Мало ли решит чего. А то вот катер, садись и плыви.

— Не нервничай, Йохан — руки разводит, демонстрируя миролюбие — Сейчас схожу, и все вместе придем. Я нарочно пошел, убедиться, что все ладом, а их оставил. Сейчас фургон отгонят еще на дорогу, чтоб побыстрее кто-нибудь забрал, и бегом обратно.

— Оставь, где есть, я как вернусь, приберу. Али — краденый?

— Обижаешь, взводный. Честно купленный, без хвостов, потому и искать не станут. А за фургон с тебя золотой.

— Облезешь. Полюбому ж бросишь. А я приберу — точно концы в воду.

— Лады. Сейчас придем.

— Поживее там. Мало ли, все же — а ну видел кто костер.

— Усек. Мы мигом.

***

… Мерно стучит стирлинг, погода пока балует — почти штиль и волна ушла, даже брызг нет. В лодочке вчетвером стало тесно. Вещи свалили в рубке, а все расселись в кокпите. Хумус рядом, Змей напротив, а она рядом с ним. «Человек» Змея оказался женщиной, можно даже сказать — девушкой. Сильно помладше бандюгана… хотя, я не знаю, сколько ему лет. При таком нездоровом образе жизни, многие выглядят сильно старше. Баба, чего там, красивая. Не мой вкус вовсе, но — красивая. И фигурка, и черные вьющиеся волосы, и мордашка очень даже, насколько в темноте видать можно… Минимум четверть зингарской крови — но в Рюгеле это раньше было вовсе нормально, да и после «отречения» Вергена уже рупор оппозиции разразился гневной статей о перегибах при окончательном решении зингарского вопроса. И даже обозвал Вергена «военным преступником» и «бесчеловечным демоном войны». Что несколько симптоматично, хотя промахнувшегося Акеллу только ленивый не пнет. В общем, баба что надо. И, похоже, тут у Змея любовь. Даже всерьез завидно стало. Так он на нее с обожанием смотрел. Вот ведь бандит, дерьмо, отброс человеческий — а мне вот может ни разу в жизни, окромя глупой молодости, ни на кого так смотреть не приходилось. А что еще обиднее — она на него так же смотрит. Вот же гадство… Я вот, стараюсь жить «по-человечески» — а что имею? Трех рабынь, которым деваться некуда, да проституток, которые будут любить кого угодно вечно, пока есть деньги… А они оба смотрят в сторону Рюгеля — Змей поспокойнее, а она, кутаясь в плащ, по-моему, плачет. Ну, если родной город — то понятно. Ибо, скорее всего — навсегда. Однако ж — едет, аки жена декабриста в на Сахалин. Да, завидно, мать его!

— Ты-то не жалеешь? — ткнул я в бок Хумоса.

— Нет, взводный. Ну его. Что я в той жизни видел? Село наше, мне целым миром казавшееся? Так я сейчас знаю, что беднее места я только войной разрушенные встречал. В городах я посмотрел, что за жизнь. Мастеровые в Улле, думаешь, с жиру бунтовать стали? Да им денег три месяца не платили — «Война, не время сейчас о деньгах говорить!» А семьи жрать хотят каждый день, хоть война, хоть мир. А хозяева аренду за жилье берут невзирая. И требовать не смей — военное время. А фабрики от военных заказов ломятся, а склады забиты и на фронт идет все еле-еле, чтоб потом за срочность наценку брать по экстренному заказу… Наслушался я там, пока в тюрьме лежал, все боялся, что задушат ночью — вот и спал едва, все слушал… На что мне жизнь такая?

— И куда ты?

— В племя какое подамся. Там примут, знающие говорили — они всех принимают. Конечно, присмотрятся, но если не шпион и не совсем сволочь — и не убьют, и не прогонят сразу. Закон такой. А год проживешь — или прикажут уйти, иное племя искать, коли не ужился, или разом бабу найдут. Иногда и не одну. Ну, говорят, какую барон скажет — иногда и вовсе… ну, это если не сойдешься ни с кем за год. Свежая кровь-то им нужна.

— Ага. Меня у горцев раз тоже чуть не женили…

— Во-во. Детишек троих заделаешь — тогда, коли хошь, сам живи, или новую бабу уже по любу заводи. А там… через три года — могешь в Совет ихний предлагаться. А через пять — могут по их закону и бароном выбрать…