Эта аргументация, в той мере, в какой она дана выше, ведет непосредственно к верификационистской теории значения; во всяком случае, это так, если ограничение только распознаваемыми положениями дел является оправданным. Но является
ли это адекватным способом представления данной теории? Предположим, что мы рассматриваем некоторое ассерторическое предложение, которое мы прекрасно понимаем на практике, т. е. у нас нет никакой неопределенности относительно содержания утверждения, совершаемого с его помощью, но применение к которому понятий истинности и ложности является интуитивно неясным. Каким образом мы решаем вопрос о том, показывает или нет то или иное данное положение дел то, что утверждение, сделанное при помощи этого предложения, истинно? Пусть это будет условное предложение в изъявительном наклонении, а положение дел таково, что антецедент, как можно распознать, ложен. Чтобы рассмотрение было безупречным, мы должны, разумеется, взять такое предложение, в отношении которого неясно, как применить к нему предикат ”истина”, поскольку в противном случае мы просто отождествим (может быть, совершенно справедливо) правильность утверждения с истинностью предложения, в то время как нас здесь интересует то, определяет ли одно лишь понимание содержания утверждения то, что следует считать показателем его правильности. Ответ заключается, я думаю, в том, что у нас нет ясного руководящего принципа в отношении того, что должно считаться показателем правильности утверждения; и причина этого заключается в том, что вовсе не правильность утверждения следует считать фундаментальным понятием, необходимым для объяснения утверждения как лингвистического акта. Утверждение обычно не напоминает ответ на вопрос экзаменационной программы; говорящий не получает вознаграждения за то, что он прав. Это прежде всего руководство к действию для слушающих (внутреннее суждение утверждения является руководством к действию для слушающего); руководство, которое вызывает в них определенные ожидания. А содержание ожидания определяется тем, что неожиданно для нас, т.е. тем, что скорее не согласуется с ожиданием, чем с тем, что подтверждает его. Прежде всего ожидание, которое возникает у кого-то, кто соглашается с утверждением, не характеризуется тем, что слушающий предполагает, что одно из тех распознаваемых положений дел, которые делают утверждение правильным, будет иметь место; так как в общем случае не существует ограничения для того промежутка времени, который может пройти прежде, чем будет показано, что утверждение было правильно, и, кроме того, такое предположение слушающего само по себе не будет иметь реальной ценности. Ожидание скорее характеризуется тем, что не допускает наличия какого-либо положения дел, которое показало бы, что утверждение было неправильным; отрицательное ожидание такого рода имеет реальную ценность, ибо оно может быть обмануто. Фундаментальным понятием, необходимым для объяснения утверждения как лингвистического акта, является, таким образом, неправильность утверждения: понятие правильности утверждения производно от понятия его неправильности в том смысле, что утверждение должно считаться правильным всегда, когда имеет место нечто такое, что препятствует возникновению положения, которое свидетельствует о том, что утверждение неправильно. (Аналогичным образом, как я показал в другой работе, фундаментальным понятием, необходимым для объяснения отдачи приказания как лингвистического акта, является понятие неподчинения, понятие подчинения производно от него.)