Что такое жизнь?

Летом наша семья обычно путешествовала. Это не только приносило мне радость, но и позволяло разжечь интеллектуальный аппетит. Помню поездку в Англию за год до того, как я перешел в среднюю школу (Mittelschule), когда я жил у родственников матери в Рамсгите. Длинный, широкий пляж отлично подходил для прогулок на осликах и обучения езде на велосипеде. Сильные приливно-отливные изменения полностью приковали мое внимание. На пляже стояли крошечные купальные кабинки на колесах, и человек с лошадью постоянно перемещал их туда-сюда, в соответствии с приливом. На Ла-Манше я впервые заметил, что дым из труб далеких кораблей на горизонте можно увидеть задолго до их появления, по причине искривления водной поверхности.

В Лемингтоне на Мадейра-Вилла я познакомился со своей прабабушкой, и поскольку у нее была фамилия Расселл и улица, на которой она жила, носила такое же название, не сомневался, что улицу назвали в честь моего покойного прадеда. Там также жила тетка моей матери с мужем, Альфредом Кирком, и шестью ангорскими кошками. Говорят, впоследствии их число увеличилось до двадцати. Кроме них у нее был обычный кот, который часто возвращался из своих ночных похождений в плачевном состоянии, по причине чего его прозвали Томасом Бекетом (в честь архиепископа Кентерберийского, убитого в соборе по приказу короля Генриха II). Не то чтобы это имело для меня большое значение, да я бы и не назвал это подобающим.

Благодаря моей тете Минни, младшей сестре матери, переехавшей из Лемингтона в Вену, когда мне было пять лет, я научился свободно говорить на английском прежде, чем научился писать на немецком, не говоря уже об английском. Когда меня наконец познакомили с грамматикой и чтением языка, который, по моему мнению, я прекрасно знал, это стало большим сюрпризом. Спасибо маме, организовавшей английские дни. Тогда мне это не понравилось. Мы отправлялись на прогулку от Вайхербурга до милого и в те годы тихого городка Инсбрук, и мама говорила: «Всю дорогу мы будем общаться только на английском – ни слова на немецком». Так мы и делали. Лишь позднее я осознал, какую это принесло пользу. Хотя мне пришлось покинуть страну моего рождения, за границей я никогда не чувствовал себя чужаком.

У меня сохранились смутные воспоминания о посещении Кенилворта и Уорика во время велосипедных прогулок по окрестностям Лемингтона. А на обратном пути в Инсбрук из Англии я видел Брюгге, Кёльн, Кобленц – мы поднялись на пароходе по Рейну. Вроде бы помню Рюдесхайм, Франкфурт, Мюнхен; потом Инсбрук. Я также помню маленький пансион, принадлежавший Рихарду Аттльмайру.

Из этого пансиона я впервые пошел на занятия, в Сант-Николаус, где у меня были частные уроки, поскольку родители боялись, что на каникулах я забыл грамоту и арифметику и осенью провалю вступительный экзамен. В более поздние годы мы ездили в Южный Тироль или Каринтию, а иногда в сентябре на несколько дней отправлялись в Венецию. Невозможно перечислить все чудеса, что я получил возможность повидать в те дни, – чудеса, которых больше нет, из-за автомобилей, «развития» и новых границ. Думаю, тогда – и уж тем более сейчас – мало кому выпадали столь счастливые детство и юность, пусть я и был единственным ребенком. Все относились ко мне дружелюбно и поддерживали хорошие отношения друг с другом. Ах, если бы учителя, включая родителей, принимали близко к сердцу необходимость взаимопонимания! Лишь оно дает возможность серьезно влиять на наших подопечных.

Наверное, следует немного рассказать о моих университетских годах, между 1906 и 1910 годами, потому что впоследствии такого шанса может не представиться. Я уже упомянул, что Хазенёрль и его тщательно продуманный четырехлетний курс (пять часов в неделю!) повлияли на меня сильнее прочих. К сожалению, последний год я пропустил, поскольку больше не мог откладывать воинскую повинность. Она оказалась намного приятнее, чем я опасался: меня отправили в красивейший старинный город Краков, и я провел незабываемое лето возле каринтской границы, рядом с Мальборгетом. Помимо Хазенёрля, я также посещал все лекции по математике, какие только мог. Густав Кон читал проективную геометрию. Его стиль, жесткий и четкий, произвел на меня глубокое впечатление. В один год Кон мог использовать чисто синтетический метод, без каких-либо формул, в другой – аналитический. На самом деле это лучшее свидетельство существования аксиоматических систем. Благодаря Кону дуализм, в частности, проявил себя как потрясающее явление с немного различной двух– и трехмерной геометрией. Кон также продемонстрировал нам влияние теории групп Феликса Кляйна на развитие математики. Факт, что существование четвертого гармонического элемента приходится принимать за аксиому в двухмерной структуре, в то время как в трехмерной его легко можно доказать, был для него простейшей иллюстрацией великой теоремы Гёделя. Я узнал от Кона множество вещей, на которые никогда не нашел бы времени впоследствии.