Что там, за дверью?

Если бы я внимательно не следил за выражением лица Берринсона, то наверняка решил бы, что у бедняги начался приступ тяжелой астмы. Но я видел, как, прежде чем натужно закашляться, доктор предпринял мучительные усилия, чтобы не позволить появиться на своем лице выражению полного непонимания и недоверия к умственным способностям собеседника. Мне хорошо знакома была реакция слишком, к сожалению, многих вполне респектабельных в остальных отношениях людей на предложение собственными глазами убедиться в том, во что они — то ли по недомыслию, то ли по умственной лености — не желали верить. У меня промелькнула в тот момент мысль: «Разве мог врач, изначально не принимающий во внимание самую возможность существования спиритуализма, назвать вменяемым пациента, придерживающегося противоположных взглядов на устройство мироздания?» И разве может врач, ставящий принципы своей веры выше принципа «Не навреди!», заниматься такой чувствительной к проявлениям индивидуальности пациента наукой, как психиатрия?

Каррингтон, не на шутку испугавшийся, принялся наливать в стакан воду из стоявшего на столе наполовину наполненного графина, но я придержал его руку, поскольку, в отличие от бывшего полицейского, понимал, что Берринсон не сможет сделать и глотка, нужно лишь подождать, и все придет в норму.

— Дорогой Каррингтон, — сказал я тихо, — доктору, понимаете ли, нужно время, чтобы обдумать мои слова. Он не может позволить себе отнестись к ним серьезно, но и без ответа оставить не может тоже. Противоречие, верно? Когда кашляешь, противоречия разрешаются сами собой.

— Вы думаете? — неуверенно проговорил Каррингтон, но кашель у доктора стал уже менее надрывным и быстро прекратился. Берринсон откашлялся в последний раз и после этого сам налил себе воды и выпил полстакана мелкими глотками, приводя свои мысли в относительный порядок.

— Вы понимаете, сэр Артур, — сказал он наконец, — что здесь мы лечим Нордхилла от той самой болезни, приступ которой вы предлагаете вызвать?

— Я не предлагаю вам, доктор, нарушить клятву Гиппократа, — сказал я примирительно. — Напротив, мне кажется, что проведение сеанса поможет Нордхиллу снять возникшее у него психическое напряжение. Иногда алкоголику дают выпить неразбавленного виски, чтобы привести в порядок его сознание, этот эффект вам хорошо известен…

— Не думаю, что это хорошее предложение, сэр Артур…

— Нордхиллу не повредит, — уверенно сказал я. — А мы, возможно, сумеем получить сведения, которые не могли бы получить никаким иным способом.

— Сэр Артур прав, — пришел мне на помощь Каррингтон. — Если сеанс окажется безуспешным, в чем вы, доктор, совершенно уверены, мы окажемся там же, где сейчас, а если выяснится хотя бы малейшее, не известное нам обстоятельство… Согласитесь, во время сеанса Нордхилл может проговориться о том, о чем не сказал бы даже во время перекрестного допроса.

Последний аргумент, по-моему, оказался весомее остальных. Доктор надолго задумался, потом встал, отошел к окну и минуты две созерцал окружавший больницу лесной пейзаж — вид колыхавшейся под легким ветром листвы действительно успокаивал нервы.

— Хорошо, господа, — сказал наконец Берринсон, обернувшись к нам. — Одно непременное условие. Когда я подам сигнал, сеанс прервется. А сигнал я подам, как только увижу малейшие признаки нестабильности в поведении пациента. И никаких возражений, даже если вам будет казаться, что именно в этот момент Нордхилл сообщает чрезвычайно ценные сведения.

— Безусловно, — согласился я.

— Да, конечно, — сказал Каррингтон.

— Сейчас время ленча, — сказал Берринсон, взглянув на часы — прекрасный брегет, висевший на толстой серебряной цепочке. — Потом у нас тихий час, после чего желающие могут выпить чаю. Думаю, сеанс лучше всего устроить в половине шестого, когда до ужина останется полтора часа. Сейчас я приглашаю вас обоих к себе — нам принесут поесть, и мы проведем время за, надеюсь, приятной беседой, если, как я, опять же надеюсь, в больнице не произойдет ничего экстраординарного.

* * *

Доктор предоставил в наше распоряжение телефон, я позвонил Джин, а Каррингтон — дочери. Оказывается, Адриан, катаясь на лошади, неудачно спрыгнул и растянул лодыжку, Джин была в панике, и мне пришлось сделать ей строгое внушение — полагаю, оно достигло цели. Я сказал, что вернусь, по-видимому, последним поездом, и пусть Найджел с машиной будут у вокзала «Виктория» в половине двенадцатого. Джин мучило любопытство, но, зная мой характер, она не задала ни одного прямого вопроса.

Беседа с доктором действительно оказалась приятной. Каждый из нас старательно избегал говорить на рискованные темы — ни слова о предстоявшем сеансе не было сказано, хотя, как я слышал, доктор отдал Марте распоряжение подготовить одну из крайних палат правого — женского — крыла: поставить там круглый стол, пять стульев и зашторить окно, чтобы вечерний закатный свет не мешал, как выразился Берринсон, «работать с пациентом».