Что там, за дверью?

Мы не знаем собственных возможностей, — продолжал он. — Откуда эти проявления ясновидения, чтения мыслей, удивительные случаи излечения, странные возможности Гарри Гудини и способности индийских йогов жить без дыхания в течение долгих месяцев? Не нужно искать мистических или сверхъестественных объяснений. Мы существуем в бесконечном числе измерений нашего мироздания и изредка пользуемся своими вполне естественными возможностями. А чаще — не пользуемся, не умеем… Мы ведь и мозг свой используем всего на несколько процентов его реальной силы. Это доказанный факт, описанный в «Журнале королевского медицинского общества»…

Впрочем, это неважно, — прервал Стэплдон собственные рассуждения. — Примем в качестве рабочей гипотезы, что человек — и вообще все живое и неживое во Вселенной — существует во множестве (может быть, бесконечном!) измерений. Сделаем следующий шаг в рассуждениях и придем к выводу… К какому выводу мы придем, Майк?

— Оставь, пожалуйста, свои профессорские привычки, — сказал Бронсон. — Ты не на кафедре, а мы со Стефаном не сдаем тебе экзамен. Излагай, мы слушаем.

— Можно подумать, — укоризненно произнес Стэплдон, — что ты этого вывода не сделал. Мы с тобой знакомы не первый год, и я знаю цепкость твоего ума, ты всегда делаешь правильные заключения из любой заданной посылки. Просто ты не хочешь говорить этого вслух, потому что собственный вывод кажется тебе безумным, верно? Помнишь, что говорил Нильс Бор о безумной теории господина Паули?

— Не помню, — не сдержав раздражения, сказал Бронсон. — Как я могу помнить то, чего не знаю?

— Извини, — примирительно сказал Стэплдон. — Итак, господа, вывод из того, что мы существуем в бесконечном множестве измерений, ясен, как полдень в Порт-Саиде. Когда рождается человек, это вовсе не означает, что он — его «я», его неповторимая личность — только в этот момент начинает существовать в природе. Нет, рождаются лишь четыре дополнительных измерения, ничтожное дополнение ко всем прочим. А когда человек умирает, эти четыре — всего лишь четыре из бесконечного множества! — измерения перестают быть, но наше истинное «я», возможно, даже не ощущает потери…

— Не служат ли ваши слова, — не выдержал Кервуд, — оправданием всем преступлениям? Ведь если тело — всего лишь три или четыре измерения… Ну, так не будет у кого-то трех измерений из бесконечного числа, какое это имеет значение для вашего мироздания?

— Ого! — воскликнул Стэплдон, с неожиданным интересом посмотрев на Кервуда. — Вы правы, вы совершенно правы! То есть правы не в том, что я оправдываю преступления, ни в коей мере! Напротив, убийство только усугубляет… Ведь убийца приносит страдания существу бесконечно сложному, и кто знает, к каким последствиям на самом деле приведет насильственная смерть лавочника, или ребенка, или солдата на войне? Но не будем сейчас углубляться в эту проблему, хорошо? Мы говорим о леди Элизабет…

— Да? — сказал Кервуд. — Я как-то уже и забыл, что мы говорим о ней.

— Я вам напомню, — вздохнул Стэплдон. — Когда человек рождается и когда человек умирает, это еще не означает, что наше «я» возникает из ничего или перестает быть. Но, господа, кто знает, как рождается и как умирает то удивительно сложное существо, чьей четырехмерной частью являюсь я или вы, мистер Кервуд? Оно, это существо, может жить в огромном числе измерений, но смерть властна и над ним. Как оно умирает, скажите? Исчезают какие-то измерения? И не может ли случиться так, что существо это настолько старо, что полная смерть его неизбежна, и измерения его отмирают одно за другим, их становится меньше и меньше, я не знаю, в какой последовательности это может происходить, но то, что мы видели, говорит о том… Из бесконечного числа измерений остаются пять или шесть, а потом четыре, три, два…

— Когда леди Элизабет, — сказал Бронсон, — на глазах сэра Эндрю превратилась в плоское изображение…

— Вы можете представить его состояние? — подхватил Стэплдон. — Впрочем, судя по всему, она знала, что с ней может произойти, и готовила его к этому. Сэр Эндрю ведь не так давно увлекся живописью? Разве он рисовал свои картины, когда здесь не было леди Элизабет?

Вопрос был обращен к Кервуду, и тот ответил:

— Нет, прежде сэр Эндрю увлекался охотой, а когда познакомился с леди Элизабет, охоту забросил, купил краски, об этом говорили в деревне, и понятно, как объясняли…

— Естественно, — улыбнулся Стэплдон, — молодая — женщина, романтическое увлечение… Дело в том, господа, что сэр Эндрю заранее готовил мир, в котором его Лиззи предстояло жить, когда она…

— Ужас, — пробормотал Бронсон. — Если ты прав, Вилли, то я не хотел бы жить в том кошмаре, в котором сэр Эндрю существовал эти годы.

— Ужас, — повторил Стэплдон. — Но если говорить о кошмаре… Как жила эти годы молодая женщина, представлявшая, что когда-нибудь, может, скоро, может, даже завтра ей предстоит стать двумерным существом… нет, все-таки трехмерным: мы забываем о третьем измерении — времени.

— Господа, — сказал Кервуд, — я слушаю вас, вы так серьезно рассуждаете, будто думаете, что эта женщина на самом деле…