— Я тебя когда-нибудь обманывал? (Нина промолчала.) Ты слушай дальше. Кончишь десятилетку, определим тебя в сельскохозяйственный институт По рекомендации колхоза. Без всякого конкурса поступишь. Сама станешь не хуже городской, ученой, и, глядишь, очки носить придется. А Митька твой, если парень толковый, оценит тебя. Еще приедет домой, будет вокруг волчком виться. Да как такую дивчину не любить, а, дачник?
Витя буйно покраснел. Нина зарделась тоже, и лицо ее было счастливое.
— Так договорились, Нина? — Матвей Иванович поднялся с лавки.
— Договорились...
До телеги их провожала Нинина мать, быстро семенила рядом и приговаривала:
— Ой, спасибочки, ой, спасибочки-то, Иваныч!
Распрощались и поехали.
Матвей Иванович молчал, хмурился, потом сказал:
— Дети ведь еще совсем. А заботы взрослые... Ты, Федя, куда?
— К свинарям думаю заглянуть.
— Добре. Останови. На сепаратор заверну. Что-то там у Михеева со второй установкой не ладится.
— Да мы подвезем!
— Не надо, я здесь по стежке, — сказал Матвей Иванович. — А ты завтра с утра подъезжай в правление, прямо к наряду. Надо прикинуть, как у нас с сухими кормами.
— Хорошо. Стой, Пепел!
Матвей Иванович спрыгнул с телеги, тяжело зашагал по тропинке, которая петляла по ярко-зеленому картофельному полю. И что-то одинокое, даже трагическое почудилось Вите в большой, сильной фигуре этого человека.
Пепел взял рысью. Даже ветер засвистел в ушах.
— Запомни его, Виктор, — опять заговорил Федя. — Запомни на всю жизнь. На таких, как наш Матвей Иванович, мир стоит. Вот что ему надо? В Ленинграде квартира, старая мать, пенсия за ранение. Жил бы себе и в потолок поплевывал. А он с нами, с нашими бедами. Сердце больное, инфаркт перенес, врачи говорят: постельный режим. А он третий год без отпуска. Дом ему построили — новому агроному отдал. Сам каморку снимает. Чудак? — зло спросил Федя, будто спорил с кем-то. — Придет время — таким чудакам памятники поставят.
— Почему же он в Ленинград не уезжает? — спросил Витя.
— Почему? Потому что людей любит. Потому что душа у него ленинская. Потому что коммунист он по сердцу, а не только по партийному билету. В прошлом году в нашей школе в десятом классе на выпускном экзамене сочинение писали. Была свободная тема: «Имя тебе — коммунист». Ну, учителя думали: напишут о знаменитых деятелях, о литературных героях. Так из восемнадцати человек двенадцать о Матвее Ивановиче написали. Стой, Пепел, приехали!
В этот день были они еще на двух фермах, в свинарнике, в курином царстве тети Нины, но Витя был рассеян, и смотрел и не смотрел, и слушал и не слушал. Он думал о Матвее Ивановиче Гурине, председателе колхоза «Авангард», и что-то очень важное копилось в нем, созревало, но еще не находило выражения в четких мыслях.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
Иногда мальчики или девочки спрашивают о чем-нибудь, задают вопросы: «Что это?», «Почему?», а им говорят, даже, случается, с раздражением: «Не будь любопытным!» Не будь любопытным... Вы только представьте, что сталось бы с человечеством, если бы в людях исчезло любопытство! Что бы мы с вами сегодня из себя представляли, если бы однажды кто-то, посмотрев на небо, не задал вопросы: «Почему солнце движется от горизонта до горизонта? Почему оно круглое? Почему оно горячее? Почему ночью появляются звезды?» Или если бы в чьей-то голове в один прекрасный день не возник вопрос: «А что там, за дальним холмом? Пойду-ка посмотрю...» Примеры — вопросы каждый из вас может продолжать сам. И теперь нетрудно вообразить, что бы с нами случилось без любопытства к жизни и ее тайнам...
Будьте, будьте любопытными! Пожалуйста!
...И вот «Альбатрос» готов. Голубая легкая остроносая лодка.
— Ну, мил друзья, — сказал дедушка Игнат, — попробуем, как она ходит. Пора бакены зажигать.
— Будем бороздить моря и океаны! — заорал Вовка.
Уже начинался вечер. «Альбатрос» спустили на воду. Вовка, Катя и Витя забрались в лодку, дедушка Игнат сел на весла. Витя сидел сзади и смотрел, как уходит, отодвигается берег, как вода воронками закручивается за бортом.
Завтра с утра начинается путешествие! Трое отважных — Витя, Вовка, Катя — и две собаки — надо полагать, тоже отважные, Альт и Сильва, — отправятся вниз по узкой Птахе изучать неведомые места.
С мамой получилось все очень легко. В этом, конечно, заслуга папы: убеждал, спорил, доказывал. И — победил.
— Отправляйся, — сказала мама. — Если заболеешь, сломаешь шею — на мою помощь не рассчитывай. — И вдруг схватила Витю за шею, прижала к себе. — Сынок, будь там осторожен. Прошу тебя! — И еле сдержала слезы. Вот чудачка!
— Да что ты, мама! — растерялся Витя. — Всего два дня!
Папа подмигнул Вите:
— Мужайтесь! Разлуки нам еще предстоят. — И тоже погрустнел немного...
— Легкая на ходу, — сказал дедушка Игнат. — Ну, кто теперь на весла?
Выяснилось, что Витя не умеет грести. На весла сел Вовка.