Что тебе от меня нужно? (СИ)

— Малыш?.. — альфа подбородок омеги вздёргивает вверх, прося посмотреть ему прямо в глаза, но тот словно всё видеть перестаёт, не отрываясь от человека напротив них. Мужчина следит за взглядом мальчика и глубоко вздыхает, понимая: он к такому не был готов. Для Тони это глубокий шок.

— Уберите тело, — кидает Джонсон не отрывая своих пронзительных взглядов от зелёный изумрудов, что с каждой секундой становятся всё тусклее, всё прозрачнее, — и оставьте нас. Тебя, Стив, это касается тоже.

— Я буду ждать в машине, — коротко регламентирует альфа и быстрым шагом уходит с этажа.

Им всем определённо стоит побыть одним.

Дверь закрывается, а через несколько мгновений раздаётся отчаянный скулёж, что буквально рвётся наружу, больно кусая и царапая тело изнутри.

— Тише, тише, — мужчина своё пальто снимает и укрывая им своего мальчика, крепко-крепко обнимает, нежно целуя в макушку, — это всё уже закончилось.

— Мне больно… — он всхлипывает и сильно, очень громко плачет, определенно голос себе сажая, — Алекс, мне невероятно больно!

— Где, малыш? — он резко отстраняется и осматривает омегу, останавливаясь на уже образовавшийся синяках в районе шеи, — сильно больно? — мужчина боится. Боится навредить ещё больше. Он просто тянется губами к шее Тони, но тот резко отстраняется, не давая к себе полностью прикоснуться и альфа кивает, опускает голову, о чем-то сразу своём думает.

Что он мог ещё ожидать?

Твоего омегу чуть не изнасиловали и сильно избили. Он только что увидел, как заканчивается чья-то жизнь, а ты со своими поцелуями.

Прекрати, это не в то, в чём сейчас нуждается человек, которого ты так смертельно клялся защитить.

Не молчи пожалуйста. Кричи, бей со всей своей силы, матерись. Пускай слезы градом катятся так, чтобы потом пить хотелось сильно. Сделай хоть что-нибудь их этого, но прошу, только не молчи.

— Мне больно… — мальчик свои мокрые глаза поднимает и лениво ими моргает, — вот тут больно.

Прямо в районе сердца.

То, что никогда болеть априори не должно.

— Я словно умираю, Алекс… — мальчик кладет аккуратные руки поверх сильных плеч и немного стягивает ткань рубашки, — увези меня отсюда.

Спрячь меня от мира. Закрой от боли, попытайся вылечить её. Давай же, ты весь говорил, что можешь всё.

Мне её терпеть невыносимо.

— Хорошо, малыш, пошли, — мужчина мягко проводит по волосам омеги и застегнув на хрупком теле почти в два раза больше него, пальто, поднимается вместе с своим мальчиком на руках.

Давай забудем этот день. Сотрём его. Вырвем этот грязный лист календаря и заместо вставим новый, ещё не запачканный.

Я знаю, как тебе больно.

Потому что мне больно тоже.

***

Альфа сидит за маленьким журнальным столиком и внимательно вслушивается в слова, что в данный момент диктует ему врач. Тот недовольно хмурится, выходя из их спальни и приглашает Алекса на разговор. Он, если честно, чрезмерно недоволен состоянием мальчика. Потому что… Как такой альфа, как Джонсон, смог допустить такое со своим, на минуточку, истинным омегой?

«Уму непостижимо» — говорит Уолтер и глаза к потолку заказывает.

Но в саму историю его никто не включает. Абсолютно всё Смиту, естественно, не рассказывают.

Ему, честно говоря, этого знать вовсе не стоит.

Мужчина выслушивать все колкости, проглатывает обидные, режущие ножом слова. В конце только лишь благодарит и прощается с врачом, провожая того до двери.

Алекс осматривает первый этаж и уже с гостиной видит разбитую вдребезги посуду. У него сил нет её сейчас убирать. Думает — уж это точно подождет до завтра. Альфа быстро душ принимает, а потом приходит в комнату. Он ужасно спать хочет, но это всё как рукой снимает, когда мужчина видит безмятежное, в ужасных ярких синяках лицо своего мальчика, тело которого, в прямом смысле утонуло в мягкости кровати и теплых одеял.

Ему нравится наблюдать, как Тони спит именно здесь.

Алексу до безумия нравится смотреть на него во сне, полу касаться его тела, всё время боясь ненароком разбудить.

Мужчине нравится.

Нравится абсолютно всё в этом человеке.

Альфа глубоко вздыхает и подойдя ещё на пару шагов ближе к кровати, садится на корточки, сразу оказываясь на одном уровне с лицом Тони. Его глаза прикрыты чёлкой и слегка подрагивают от её щекотки и мужчина спешит как можно быстрее зачесать волосы назад.

— Куда ты влип, Джонсон, — он горько ухмыляется своему риторическому вопросу и потирает уставшие глаза.

Всегда жесткий, до чертиков педантичный альфа, мужчина, которому нежности казалась приторно-сладкими и неимоверно розовыми, сейчас сидит на коленях у того, кому уже давно посвящена вся его никчемная жизнь.

Нежность — своего рода сумасшествие. Что-то запретное, ей хранят только для одного особенного человека.

Нежность все время стыдятся. Прячут далеко в боковой карман, вынимая в одиночестве по вечерам.

Смешно?

Нет.

Ни капли не смешно. Такая сильная любовь в основном имеет печальный конец в классических романах.

В самой последней жестокости — есть бездонность нежности.