Что-то пошло не так. Послесловие

Не было его битый час, а когда пришёл, Богдан ему даже немного позавидовал.

– Прощения у Любы попросил. Хороший она человек, а я её обидел, – спокойно произнёс Иван, и так же спокойно, без прежних увёрток и ужимок, продолжил:

– Поговорили мы. Во всём с ней согласен. И не потому, что я не прав, нет, а потому, что она права. Признаюсь честно, понравилась мне Люба. Понравилось, что настоящая – без фальши, без лукавства, не знаю только, встречу ли ещё когда. Ненадежно нынче в мире, уверенности нет – не знаешь, что с тобою завтра случится. Да что там завтра, тут бы до вечера дожить.

После этого сосед затих. Снова разговорился, когда стемнело.

– Понимаешь, Богдан, прожил я немало, и видел много, но то, что сейчас происходит, похоже на другую реальность. Впечатление такое, будто живём по меркам чужим. Или по сценарию чужому. И главное, понимаешь, нельзя от этого уйти – сзади такие же, как сам, подгоняют, упадёшь – не заметят, наступят и дальше пойдут, а все, что сделаешь по-своему – незаконным посчитают. Даже думать об этом запрещено. И не только здесь, кругом.

Богдан с удивлением слушал рассуждения Ивана, сознание которого менялось на глазах, вспоминал свои первые впечатления от расстрелянного Донбасса, а ещё – предсмертную записку матери, написанную за три месяца до начала войны: «Не хочу быть прорицателем, но времена меняются, сынок, что-то нехорошее готовится в стране. Даже в церкви, в храме Господнем, призывают к войне». Оказывается, одним людям видеть с рождения открыто, а другим необходимо жизнь прожить, чтобы глаза открыть.

–…Но главное, за несвободу эту приходится платить. К тому же, непомерно завышенную цену. Никогда не забуду, как мой одноклассник умирал.

При этих словах Иван потемнел, будто лицо его накрыла тень.

– Рак у него случился, желудком заболел. За неделю иссох весь, исхудал – ни пить, ни кушать, кричит только, когда поворачивают, чтобы пролежней не допустить, да кровью под себя ходит. Жена его к тому времени в Италии была, в семье работала. Вопрос стал, что делать: сообщить ей, что муж заболел – она сразу домой рванёт, тогда не за что лечить его будет, да и обратно на границе за нарушения не пустят, а не сообщить – обидится потом, что не рассказали.

«А если бы умер, что тогда?» – чуть не сорвалось у Богдана.

– Мама Игоря решила со сватьями посоветоваться, как быть. На семейном совете положили Анне ничего о болезни супруга не говорить. Не знаю, сколько здоровья им стоило это решение, но Игорю сделали операцию, несколько сеансов химиотерапии, а там, немного погодя, полегчало вроде – домой отпустили. Таблетки, правда, горстями глотал. Год так прожил, думали, выкарабкался, а он, возьми, да и помри. В одночасье. Аню вызвали уже на похороны. До сих пор перед ней себя виноватым чувствую, хотя, по большому счету, чужой человек.

Рассказ соседа оставил по себе гнетущее чувство беспомощности перед обстоятельствами и такой щемящей безысходности, что впору было завыть от отчаяния и тоски, а ночью Богдан почувствовал лёгкий сквозняк и запах сырой земли. Внезапно ему показалось, что в палате, кроме них двоих, ещё кто-то есть.

Он широко открыл глаза, пристально всматриваясь в темноту, затаил дыхание, и даже шею вытянул, прислушиваясь к звукам вокруг себя. Старания его не были напрасны – буквально через несколько минут, когда от усердия глаза застлали слезы, в густом иссиня-черном мраке появились очертания человеческого силуэта. Казалось, темнота в том месте стала плотнее, чем кругом, самую малость плотнее, но все равно ощутимо для глаз. Помимо того, в голове промелькнуло, будто расплывчатые контуры фигуры на удивление знакомы, только вспомнить, кого они напоминают, он так и не смог.

Внезапно тёмный сгусток едва заметно шевельнулся, как бы с ноги на ногу переступил, а ещё немного погодя повернулся и степенно направился в сторону окна. Почти неприметный кивок головы вместо приглашения, и силуэт беспрепятственно растворился в непроглядном мороке. Богдан последовал за ним.

Ночной прохладный ветерок заставил поежиться. «Осень уже, ночи холодные», – вспомнил Татьяну Ильиничну и услышал:

– Присядь. Спешить все равно некуда – что мне, что тебе.

«Баба Варя!» – чуть не вскрикнул обрадованно, узнав по голосу недавнюю знакомую из Новосветловки, соседку родственников волонтёра.

– Дал Бог ещё раз свидеться, знать, нужда была. Ты, вижу, суматошный больно, никак не угомонишься, хотя молодой ещё, жить да жить тебе…

И только он хотел спросить про Василия, как баба Варя, будто прочитав его мысли, продолжила: