Что-то смешное. Серьёзная повесть

А потом они все вместе сидели на одеяле и ели сендвичи. Суон прихватила для детей по бутылке содовой шипучки, которую им нравилось пить на пикниках, и они лили ее прямо из бутылок, как Ивен — свое вино, Сендвичи были тонкие, и есть их было легко. Когда с едой было покончено, Ева растянулась на одеяле рядом с отцом. Он обнял ее за плечи и взял ее руку в свою. Рэд тоже лег рядом с матерью, и она взяла в свою его руку. Вскоре и мальчик, и девочка заснули, и женщина сказала снова — на этот раз совсем, совсем тихо:

— Ивен?

— Нет, Суон, — сказал он. — Слушай их дыхание. Это все, что нам остается теперь делать.

* * *

Они слушали дыхание уснувших детей. Они слушали свое прошлое и настоящее. Они услышали, как вздохнуло их прошлое, и в этом вздохе было — раскаяние. Они услышали, как вздохнуло их. настоящее, и в этом вздохе было — прощание.

— Ивен? — сказала женщина.

— Что, Суон?

— Если ты любишь меня, Ивен, я буду жить. Если же ты не любишь меня, я не буду жить. Сможешь ты любить меня? Сможешь ты любить меня теперь, Ивен?

— Не знаю, Суон. Но я хочу любить.

— Всякий человек умеет любить то, что принадлежит ему одному, но лишь человек любви умеет любить то, что принадлежит не только ему. Разве мужчина, неспособный любить не своего или не только своего ребенка, разве такой мужчина — отец?

Он слушал ее тихий голос. Он слушал, то готовый поддаться искушению, то снова охваченный смятением и муками.

— Суон?

— Да, Ивен.

— Не своих, из которых можно выбирать, множество. Но те, кого я выберу, пусть будут моими, моими собственными. Пусть они будут мои и твои, а кто они — неважно. А э т от пусть уйдет. Я хотел бы полюбить его, Суон, но это не удастся мне. Это не должно удасться мне. Времени еще много. Для таких, как он, есть средство, есть помощь.

— Но для таких, как я, нет иной помощи, кроме любви.

— Суон?

— Да, Ивен.

— Я знаю его отца.

— Нет, Ивен, — сказала она. — Ты не знаешь. И я не знаю. Ион не знает. Он не может этого знать. Он не узнает. Он — мой. И я не могу быть жестокой. Я должна любить его. Он и твой, если ты любишь меня. Мы не знаем. Не знаем ни ты, ни я. Не знают ни Рэд, ни Ева. Не знает и он. В мире нет иной правды, кроме правды, которая создается из любви. Правда — это любовь. Твой народ старый и добрый. Люди твоего народа — отцы. Они отцы всех народов. Они могут быть отцами и большего. Они могут быть отцами всего, Ивен.

— Я хотел бы любить, — сказал он. — Ия любил бы его. Я любил бы его не из жалости, не из великодушия, я любил бы его без затаенной обиды, без затаенной ненависти. Я любил бы, не чувствуя себя униженным. Я любил бы. Но где порука тому, что и в сердце моих детей жива природа такой любви? Где этому порука, Суон?

— В моем собственном сердце, Ивен.

— Я хотел бы, Суон…

— Люби меня, Ивен. Люби меня без жалости. Люби меня без презрения. Без ненависти люби меня. Пусть те, кто любит с легкостью, любят друг друга, когда это легко. Люби меня за этот вот миг моей любви к тебе. И даже за то, что я предала тебя. Смотри на меня, Ивен, и люби меня с гордостью, со страшной гордостью, с одинокой гордостью, с исступленной гордостью безумна. Разве не быть безумцем — это лучше, Ивен?

— Пусть этот незнакомец уйдет, — сказал он. — Пусть придет наш собственный незнакомец. Пусть он будет родным Рэду и Еве.

* * *

Я не смогу быть добрым к ней все время, думал он. Это настроение — на миг, оно от лета и реки и скоро пройдет. Потом будут другие мгновения. И в эти другие мгновения появление незнакомца покажется ей не тем, что сейчас.

Она повернулась наконец и посмотрела на него.

— Любовь — ложь, — сказала она. — Но мне все равно. Теперь мне уже все равно. Я верила, что ты умеешь любить, но ты не умеешь. Раз это так, Ивен, то это так, и ничего тут не поделаешь. Так ли это, Ивен?

— Да, Суон.

— Ты не можешь любить меня безобразную, безумную, больную, обманчивую, полную страха?

— Любовь к тому, что несет смерть, не есть любовь, Суон.

— Любовь — ложь, Ивен.

— Время — неторопливо, — сказал он, — но ошибка, совершенная женщиной по отношению к мужчине, к самой себе и к своим детям, торопит время к смерти. Я не хочу тебе зла, Суон. Я восстановлю неторопливое течение времени для нас обоих. Любовь не ложь. Я хочу, чтобы ты жила. Я хочу, чтоб жил Рэд. Я хочу, чтоб жила Ева. Я хочу жить сам в каждом из вас. Больше мне негде жить, больше мне некуда уйти. Я в каждом из вас. Я — это вы. И это не ложь. Так давай постараемся сейчас, пока они спят, подумать и уяснить для себя хоть немного, кто мы и что можем сделать?

— Хорошо, Ивен.

— Вчера вечером я ездил в аэропорт повидать своего брата, а вовсе не того человека, чье имя я назвал. Я не хотел говорить, что еду повидаться с братом, и назвал это имя только потому, что оно первым пришло мне в голову. О случившемся знаешь ты, знаю я, знает мой брат. Никто больше не знает. И никому никогда не придется узнать. Забыть, что один из нас зашел дальше, чем другой, — невозможно. Но я забуду, который из нас это сделал. Я забуду это. Я знаю, что смогу. Сможешь ли ты, Суон?

— Да, Ивен.

— Ты хочешь забыть?

— Да, Ивен.