Что-то в большом городе (СИ)

– И что, люди, которым выгодно посадить Максимова, не выходили на вас и не просили выискать определенные факты?

Со стороны пассажирского сужденья послышалось возмущенное фырканье.

– Да я про этого вашего Максимова знать не знала, пока не познакомилась с вами!

– Что-то не припомню, чтобы я с вами о Максимове говорил.

– Вы со мной вообще ни о чем не говорили!

– Сейчас есть шанс исправить все пробелы в нашем общении, – Герману нравилась появившаяся в ее голосе злость. Это лучше, чем хлюпанье носом. – Итак. Кто вас просил копаться в этой истории?

– Никто!

– Тогда зачем?

Она вздохнула.

– Это… это не так-то просто объяснить.

– Я никуда не тороплюсь.

***

Марьяна потихоньку приходила в себя. Страх отступил. Желание плакать тоже. Этому очень способствовал тот факт, что в какой-то момент времени она поняла, что это не Герман Тамм стоит за разгромом ее квартиры. Все его действия говорили об этом. Вся логика его поступков. И то, что его люди проверяли ее квартиру. И то, что он приставил защиту к Косте. И то... и даже то, что обнял ее.

Это в самом деле не Герман. Но он, похоже, благодаря Марьяне, тоже во что-то вляпался? Во что?

Но теперь Марьяне совершенно не хотелось ни о чем думать. Хотелось просто ехать. И молчать. С человеком, с которым она чувствовала себя в безопасности.

Только вот он ей такой возможности не предоставил. Герман Тамм обвинил ее в том, что она по заказу каких-то заинтересантов стала раскапывать эту историю с Максимовым. Совсем с ума сошел!

– А куда мы едем? – ушла от ответа Марьяна.

– Ко мне.

– Зачем? То есть… Зачем туда еду я?

– Вы хотите вернуться в свою квартиру?

Марьяна вздрогнула, вспомнив грязные следы, книги, горы одежды и прочих вещей на полу.

– Нет.

– Ну вот.

Марьяна не понимала, что значит это «Ну вот».

– Я могу переночевать у Тани. Это моя подруга. Или в гостинице.

– Нет.

– Почему?

Он некоторое время молчал, а Марьяна любовалась на чеканный профиль.

– Вам ответ не очевиден? – наконец произнес Тамм.

Он был Марьяне очевиден. Но она помотала головой.

– Если вам никто не заказывал это расследование… если ваши наниматели не гарантировали вам безопасности…

- Нет у меня никаких нанимателей! Кроме Тимура, а он к этому не имеет никакого отношения!

– … тогда вы в опасности, – как ни в чем не бывало продолжил Тамм. – И не должны находиться там, где до вас могут добраться. По крайней мере, сегодня.

– А… – Марьяна несколько раз тяжело сглотнула. В слова Тамма она теперь верила почему-то безоговорочно. – А что будет потом? Завтра? Что будет завтра?

– А завтра я переговорю с нужными людьми, объясню, что за вашим интересом к этой истории не стоит ничего и никого важного, и что это вы по глупости полезли в это дело, и что вы больше не будете, а будете хорошей девочкой и вообще забудете про эту историю. Так ведь?

Марьяна медленно кивнула.

– А вам поверят?

– Я умею быть убедительным.

Дальше они ехали молча. В голове у Марьяны начала завариваться какая-то совершенно несусветная каша. Вернулся страх. Понимание, что она из-за своей паталогической увлеченности персоной Германа Тамма умудрилась вляпаться в какую-то объективно неприятную историю. Что ей в самом деле угрожала реальная опасность. Что люди, которые разнесли ее квартиру сегодня, точно так же легко могли поступить аналогичным образом не с квартирой, а с ее хозяйкой. И что человек, который сидит сейчас рядом за рулем своей наверняка дорогой и крутой машины – решает ее, Марьяны, проблемы. Почему-то.

Марьяна сглотнул тяжелый комок в горле. Ну вот, опять слезы. Она сегодня уже плакала – когда бродила как неприкаянная по торговому центру. Плакала тихонько, оттирая пальцами сдерживаемые слезы, которые все равно приливались. Господи, она наверняка похожа на пугало.

Марьяна полезла в сумочку – там есть и влажные салфетки, и пудреница с зеркальцем.

А выудила она оттуда… трусы.

Машина остановилась на светофоре. Марьяна повернула голову и увидела, что Герман смотрит на нее. Точнее, на предмет в ее руках. Марьяна, не вполне отдавая себе отчет, что делает, растянула на пальцах трусы. Миленькие, черные, кружевные. Совершенно не помнит, как покупала их.

– Что это?

– Вы не знаете, как выглядят женские трусы, Герман Гергардович?

– А ты всегда носишь трусы в сумке?

– Нет. Я их купила. Ты же сказал купить трусы.

Он какое-то время смотрел молча на нее – а потом расхохотался. Это было так неожиданно, что Марьяна вздрогнула. У Германа Тамма оказался красивый смех – низкий, мужской.

– Однако, – выдохнул он. Машина снова тронулась. – Когда ты послушно выполняешь, что тебе говорят – это производит просто сногсшибательный эффект.

Это его слова произвели на Марьяну сногсшибательный эффект. Во-первых, это почти интимное «ты». Во-вторых, она вдруг с изумлением обнаружила, что ей остро хочется быть послушной. Конкретно для Германа Тамма. Мамочки, она ведь никогда это слово – «послушная» – к себе даже не думала применять. В-третьих, она, оказывается, может произвести сногсшибательный эффект на этого жесткого и неприступного мужчину.

Голова у Марьяны начала снова кружится, но совсем по другому поводу.