Архив вывезли. Вместе с архивом вывезли и старинные книжные шкафы красного дерева, и всю обстановку отцовского кабинета: решили создать мемориальный кабинет академика с подлинной мебелью. Что ж, за наследие папы можно было быть спокойной. На дачу Мария Леонидовна не поехала, понимая, что Эдуард и Ко легко найдут ее там. И тогда уж – кричи не кричи, под пытками заставят подписать что угодно. Две недели она пролежала в ведомственной больнице – так ее отблагодарили за щедрый дар. У нее была отдельная палата, прекрасное питание и ощущение полной безопасности. Лето в городе, особенно когда боишься выйти на улицу, – пытка. И к пытке этой примешивается горькое чувство, что это долгожданное время вполне может оказаться последним в ее долгой жизни, а она вынуждена сидеть взаперти, опасаясь даже на балкон выйти. Эдуард писал письма (в основном стихи, вроде «Я помню чудное мгновенье» и «Я встретил вас, и все былое»). Письма и продукты приносила сердобольная соседка. Понятно, что «жених» решил взять Марию Леонидовну измором. Но о том, чтобы сдаться, не могло быть и речи: не могла она позволить, чтобы их добрый семейный дом попал в лапы шакалов. Она же не падаль. Она человек. Пусть старый, слабый – но человек. И раз так, можно что-то придумать. Вот она и придумала историю с нападением. Ей хотелось «выйти в свет», полежать в больнице, пообщаться с новыми людьми, перестать хоть на какое-то время бояться. Она тщательно продумала все детали. Уселась на пол между этажами и вызвала «Скорую». Ее, конечно, отвезли в больницу. Но на этот раз полиция была в недоумении: не помутился ли разум у старушки настолько, что она простое старческое падение приняла за нападение? На камерах не оказалось ни одного постороннего человека, входящего в подъезд или выходящего из него. Вот об этом она как-то не подумала. Все-таки голова в старости была не столь ясной, как ей хотелось бы надеяться. Впрочем, это все пустяки. Главной цели она добилась: находилась среди людей, многие из которых радовали ее, вселяя надежду.
– Все, вручил. Осчастливил человека, – радостно доложил Андрей, вернувшись к Вольке.
– А почему так долго? Я уже начала волноваться.
– Человек очень радовался. Переживаниями делился. У него мало того что бумажник пропал – у него похмелье тяжелое. Вчера пошел взять наличные, чтобы какой-то там задаток внести, решил чуть-чуть отметить это дело, в итоге – пропил пятьдесят тысяч. И бумажника лишился. Автоматически сунул его в карман, а кошелек выпал на сиденье… Не знал, как и благодарить.
– Бедная жена! Почему она с ним?
– Он пропивает, он же и зарабатывает. Чего? Ладно, давай о тебе.
– Дорогие мои, – послышался призыв Марии Леонидовны. – Подойдите ко мне, я хочу вас кое о чем попросить.
Волька и Андрей подошли к кровати старой дамы.
– Сядьте, пожалуйста, поближе.
Волька уселась на край кровати, а Андрей придвинул поближе стул.
– Мне необходимо составить завещание. Это очень важно. Силы мои убывают, а завещания до сих пор нет.
Мария Леонидовна достала из-под подушки свою заветную сумку, открыла ее, поискала что-то в кармашке и выудила визитку.
– Вот, мои милые. Это телефон нотариуса. Выезжает на дом в тех случаях, когда человек не в состоянии сам приехать в его контору. И это внук близкого друга моего папы. Я ему доверяю. И он дал мне слово, что приедет по первому моему зову. Позвоните ему, продиктуйте адрес больницы и дождитесь его появления.
– Хорошо, – согласился Андрей, беря визитку. – Вы хотите, чтобы мы были свидетелями?
– Да, молодец, правильно догадался, – подтвердила Мария Леонидовна.
Нотариус действительно, как и было обещано, немедленно согласился приехать.
– Передайте Марии Леонидовне: минут через сорок я у нее. Ждите.
Волька была испугана. Она читала в романах, что люди составляют завещание, чувствуя приближение конца. Ну да – а когда еще? И вдруг Мария Леонидовна так плохо себя чувствует, что вот прям тут и… Нет, не может быть! Она очень живая, вполне бодрая. Волька чувствовала это, когда расчесывала косы «просто Марии». Она еще тогда думала, что хотела бы быть такой в девяносто лет.
– Вам плохо? – спросила Волька дрожащим голосом.
– Я бы так не сказала, – бодро откликнулась Мария Леонидовна. – Мне скорее хорошо. А ты разволновалась? Не надо. Это лишнее. Не трать нервы попусту. Тебе еще жить и жить. Все придет в свой срок. И сегодня свершится то, о чем я мечтала и просила небеса.
Вольке стало еще страшнее. Уж очень недвусмысленные намеки делала ее соседка по палате.
– Может быть, врача позвать? – предложила Волька настойчиво.
– Зачем напрасно беспокоить занятого человека? Я же сказала: нет повода для волнения. Скорее наоборот.
Волька взяла худенькую руку Марии Леонидовны. Ладонь старушки была живой и теплой. И совсем не слабой. Зачем тогда именно сейчас составлять это несчастное завещание? Ведь ее скоро выписывают из больницы. Дома бы и составила. Хотя – не ее это дело.