Что вдруг

В двадцатых годах был расстрелян Николай Гумилев. Осип Мандельштам позднее перебрался в Москву, но и его позднейшее, послереволюционное творчество трудно представить без Петербурга. Мандельштам умер не то в 1936, не то в 1939 году – не сумев оправиться от моральных и физических потрясений, полученных во время следствия, в тюрьме. Мандельштам пострадал не только из-за эпиграммы на Сталина, но и, главным образом, из-за стихотворения «Вий». Вещь эту Мандельштам читал в доме одного из видных литературоведов Ленинграда (куда собирались те, которые взаимно доверяли друг другу), и автор настоящей статьи слышал ее в исполнение самого Мандельштама.

«Вий» принадлежит к числу сложных стихов; содержание «Вия», в общих чертах, такое: бывший профессиональный революционер, никогда не принадлежавший к коммунистической партии, сидит в тюрьме, в одиночной камере; четыре стены истекают скукой и мраком; в конце концов узнику разрешают взять с собой, в камеру, небольшой томик сочинений Гоголя, и он раскрывает «Вия». Вчитываясь в эту странную повесть, заключенный начинает припоминать свою собственную судьбу, по которой, как целое по части, можно определить горестную судьбу России, захваченной в плен большевистской властью. Размышления переходят в бред: в Хоме узник узнает себя самого; церковь, где Хома читает над гробом ведьмы, представляется ему Россией; бесовские силы, опоганившие храм, – это легион больших и малых партийных чиновников, отравлявших ему жизнь.

Ведьма, из обаятельной, прекрасной женщины ставшая исчадием зла, – это общественный идеал, служению которому он посвятил лучшие, честнейшие порывы своего сердца.

«Вий» – стихотворение сюрреалистическое и по эмоциональному тембру, по трагическому колориту перекликается с «Заблудившимся трамваем» Николая Гумилева:

У телефона «Вий»… Позвоните мне… Дайте ЦК…²⁶

Эта завалишинская фантазия заслуживает внимания совпадением цитаты из якобы мандельштамовского «Вия» с фразой из финала «Четвертой прозы» Мандельштама (1930): «Вий читает телефонную книгу на Красной площади. Поднимите мне веки. Дайте Цека…».

По-видимому, кем-то услышанная «Четвертая проза», свернувшаяся в пересказе до одной фразы, развернулась в пышную импровизацию Завалишина.

О Мандельштаме говорится и в рассказе «Темные тайны НКВД»²⁷, подписанном псевдонимом «Иван Бурцев» (под ним скрывается носительница псевдонима «Лидия Норд»²⁸). Здесь сведения о взаимоотношениях советских писателей с органами госбезопасности (содержащие утверждения об осведомительской деятельности ряда ленинградских литераторов, которые нельзя принять на веру без – недоступной пока – архивной проверки) приписаны соседу рассказчика по камере, умирающему энкавэдэшнику «Леопольду Аверкиеву»: