Что вдруг

Глебова-Судейкина – бесцветная блондинка, была очень заметна своими необыкновенными художественными туалетами, сделанными по рисункам ее мужа.

Бывал здесь поэт Вячеслав Иванов¹⁰⁷ с падчерицей своей Верой Ивановой-Шварсалон¹⁰⁸, о которой писала Ахматова, воспевая ее незнающие спокойные глаза.

Иногда Вячеслав Иванов читал свои стихи, но это было очень заумно. Я, грешным делом, не понимала их.

Читал стихи и Гумилев, и Рюрик Ивнев¹⁰⁹, и Кузьмина-Караваева¹¹⁰, и Мария Моравская¹¹¹.

После выступления акмеистов «Собака» нас угостила футуристами, не просто футуристами, а «эго-футуризмом» в лице Игоря Северянина.

Высокий блондин, задрав голову кверху, глядя в потолок и отставив мизинец левой руки, пел свои стихотворения:

Она мне прислала письмо голубое,
Письмо голубое прислала она…

Когда он заканчивал свое произведение:

Но я не поеду ни завтра, ни в среду.
Она опоздала, другую люблю!

«собачий» зал сотрясался от хохота.

Но смех не смутил поэта. Он возглашал:

Я гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен, —

читал он, и поэму об Ингрид, которая «поэзит поет», которая прославлена как поэтесса и как королева. «Она прославлена всеславьем слав»¹¹².

Как-то я познакомилась в одном буржуазном доме с почтенным господином, который спросил меня очень застенчиво, знаю ли я его племянника, немного придурковатого, «он печатался под псевдонимом Игорь Северянин, потому что мы не позволили ему позорить нашу фамилию»¹¹³.

Виктор Феофилович, кроме «Бродячей собаки», увлекался скульптурой, работал в мастерской Шервуда, где познакомился и подружился с Сарой Дмитриевной Дармолатовой¹¹⁴, вышедшей впоследствии замуж за художника Лебедева.

Ее сестра Анна Дмитриевна выступала как поэтесса и переводчица, а потом, будучи женой С. Радлова, снискала себе грустную славу.

Виктор рассказывал нам о богатстве и «шике» дома Дармолатовых¹¹⁵. По его описанию это были разбогатевшие люди, но далекие от настоящего «бон тона».

Несмотря на то, что Пронин произносил громовые речи против «фармацевтов», «фармацевты» просачивались в «Собаку». К таким «фармацевтам» нельзя было не причислить Жака Израйлевича¹¹⁶ – богатого молодого человека, прожигателя жизни, красивого, сорившего деньгами, а «Собака» всегда нуждалась в деньгах – и Жак Израйлевич «выручал»: то заплатит за помещение, то дает денег на дрова.

Судьба меня столкнула с «Жаком» – во время войны он работал в Литфонде и умер, как многие умирали в Ленинграде.

К таким же «фармацевтам» можно было отнести и Александра Яковлевича Гальперна, известного лишь тем, что он был дворянином¹¹⁷. «Еврей-дворянин»! Было чем кичиться!

Приходилось пускать «фармацевтов», «всяких там Грузенбергов»¹¹⁸ и других буржуев тогда, когда «Собаке» требовались деньги.

Тогда устраивалось какое-нибудь чествование, например, Карсавиной, и рассылались билеты. Я помню этот блестящий вечер, когда Карсавина танцевала в интимной обстановке маленького собачьего зальца. Билеты стоили дорого – не помню точно цены; обычно вход в «Собаку», в художественный кабачок, ничего, конечно, не стоил. Бюджет строился на шампанском.

Из «собачьих» изданий состоялось только одно, в честь Карсавиной¹¹⁹. Эту книжку и сейчас не трудно получить у букинистов. Издана книжечка на средства Н.И. Бутковской¹²⁰, «подруги» Н.Н. Евреинова.

Бутковская была владелицей художественного издательства, которое, конечно, никакого дохода ей не приносило, только один убыток.

«Фармацевтам», конечно, делались большие послабления. Как было назвать нас всех, курсисток и просто «барышень» – ведь мы попадали в «Собаку» потому, что были подругами, женами чистых собачников.

Как назвать юношу, который подошел ко мне и предложил организовать объединение «активных читателей». «Это так важно – объединиться всем людям, бескорыстно, страстно любящим искусство и литературу!»

Я не упомню всех, бывавших в «Собаке». Это были почти все петербургские актеры, все поэты, все сколько-нибудь интересные девушки, их друзья, поклонники.

Я помню писательницу Нагродскую¹²¹, автора нашумевших бульварных романов «Гнев Диониса» и «Бронзовая дверь». Нагродская, так же как и Паллада Старинкевич, описаны в романе Кузмина «Плавающие-путешествующие».

Там же описан конец «Собаки» – пожар подвала¹²².

Но «Собака» не умерла. Она возродилась в «Привале комедиантов», поместившемся в доме Митьки Рубинштейна¹²³ на Марсовом Поле, просуществовавшем до революции.

Но здесь дело было поставлено на более широкую ногу и лишено той интимности, которая все же существовала в «Собаке».

Ноябрь – декабрь 1949 г.

Впервые: Минувшее: Исторический альманах. [Вып.] 23. СПб., 1998. С. 381–416; Поэтическое слово на «сверхподмостках» // Московский наблюдатель. 1992. № 9. С. 61–63.

Комментарии

1.