Что видишь?

По преданию, ожидая святителя, Тайдула увидела сон – как он приближался к ней в торжественном облачении и с ним священники в таких же одеждах… Пробудившись, она повелела изготовить такие же облачения, как она видела во сне, – и потом это облачение, подаренное Тайдулой святителю, хранилось у раки святого в Чудовой обители.

Путь в Орду по подсчетам ученых тогда занимал около месяца, так что святитель прибыл туда в середине сентября. Он зажег чудесную свечу с молитвой, окропил больную святой водой – и Тайдула прозрела.

Святитель, воспользовавшись удобным случаем, сам попросил у хана в благодарность территорию и сам определил ее для строительства мужского монастыря с соборным храмом во имя Чуда святого Архистратига Михаила…

… Возвратимся же к повествованию о Владыке Макрии. Через три дня после приезда в Москву в 1879 г. митрополит Московский и Коломенский Макарий отслужил литургию в Успенском соборе Кремля.

Как священноархимандрит Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, владыка Макарий в первые же дни служения на Московской кафедре приехал в обитель преподобного Сергия. Множество народа собралось под стены древнего монастыря, чтобы увидеть прославленного митрополита, знаменитого не только своими научно-богословскими трудами, но и справедливым и ревностным отношением к своей пастве.

Положение дел в Московской епархии было непростым и новому Митрополиту пришлось трудно. Строго наказывая провинившихся, Владыка вновь подвергся незаслуженным упрёкам, так что последние годы его жизни современники нередко уподобляли мученичеству. Н.С.Лесков писал: «И сейчас бессильная злоба низких людей не устает работать в том недостойном направлении – что и понятно: такое умное и характерное лицо, как митрополит Макарий, не может всем одинаково нравиться…».

Москва никого не оставляла равнодушным к себе. Она оставила глубокий след и в сердце митрополита Макария. Своё служение на Московской кафедре владыка Макарий считал великой милостью Божией. Он полюбил её не только любовью архипастыря к своей пастве, не только любовью гражданина российского к первопрестольной столице своего государства, но и любовью русского историка к самому истоку русской национальной и духовной жизни.

Отмечая особое благочестие москвичей, владыка Макарий говорил, что видит «в России, и особенно в сердце её в Москве, такой неистощимый родник благочестия, что его, без сомнения, на многие века хватит не только для внутренней жизни России, но и для просвещения языческих народов».

Через всю его догматику проходит мысль, что если бы мы на самом деле вникали в догматы, то многое бы вошло в умы христианского общества такого, что с трудом пытаются вкоренить проповедники с церковной кафедры, что тогда и учительная деятельность облегчилась бы, и цели её достигались более успешно.

Митрополит Макарий писал: «Много для нашей нравственности могла бы сделать одна мысль о том, что Бог бесконечно правосуден, если бы мы живо и глубоко содержали её в своем уме и сердце» (Д.Б., т. 1, пар.23,3,6).

История распорядилась справедливо. В верхней церкви панихиду по Александру Сергеевичу Пушкину служил именно митрополит Московский и Коломенский Макарий (Булгаков). Многие из тех, кто присутствовал на панихиде были тронуты прекрасной службой, дивным пением певчих.

Один из очевидцев вспоминал: «Служение митрополита Макария было истинным духовным торжеством. Служил Владыка скоро, но возгласы его были так выразительны и настолько задушевны, что невольно располагали к молитве, а изящество и красота его движений дополняли и усиливали впечатление. С наперсным крестом и дикирием в руках он со свойственным ему изяществом осенял народ. Своим несильным голосом он нараспев и очень искусно возглашал слова молитв. Он был весь возвышен и вдохновен. В конце литургии он наизусть сказал глубоко назидательное слово. Это была живая, блестящая и увлекательная беседа-импровизация, не нуждающаяся ни в каких тетрадях и записях, при том образцовая по своей дикции. Сколько было простоты и изящества в словах архипастыря, как сильна и убедительна его мысль, и наконец, сколько свободы, одушевления и выразительности в его произношении – об этом мог судить только тот, кто имел счастье слушать его самого».

Торжественная речь действительного члена Императорской академии Наук по кафедре русского языка и словесности митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова) произвела огромное впечатление и на западников, и на славянофилов.

Речь на открытии памятника А.С. Пушкина, сказанная после панихиды о нем Высокопреосвященным Макарием (Булгаковым), митрополитом Московским и Коломенским, в главной церкви Страстного монастыря 6 июня 1880 г.

И сотвори ему вечную память.