Она ничуть не удивилась, услышав мой голос, как будто я простояла под ее окном уже несколько часов.
— Марлиз? Ты меня слышишь? И без тебя покойников хватает. Смерть в последнее время к нам зачастила. Я бы тебе настоятельно рекомендовала не кидаться ей на шею.
— Твои рекомендации всегда дерьмо, — сказала Марлиз.
Она сидела аккурат под тем крюком, на котором повесилась ее тетка, эта вечно брюзжавшая, нестерпимая личность.
— Откуда у тебя ружье Пальма?
— Пальм был пьян, — сказала она, — и спал так крепко, что я могла бы вынести все, что было в доме. А теперь иди отсюда. Пора с этим завязывать.
Марлиз коротко взглянула на меня, взгляд у нее был одичалый, как у Пальма в прежние времена.
Разумеется, подумала я. Пора с этим завязывать, если ты вечно недовольная скорбная Марлиз. Пора завязывать с тем, что ты все силы тратишь на то, чтобы никто не захотел к тебе зайти. Когда из всего, что тебя окружает, ты ничего не выбирал сам. Когда тебе ничего не нравится — ни рекомендации, ни блюда быстрой заморозки, ни идеи из магазина подарочных идей, — пора завязывать с тем, что все постоянно размыто, мутно.
Я всегда думала, что время проходит мимо Марлиз бесследно, потому что все дни Марлиз монотонны и неразличимы. Но это оказалось не так. Время проходило для нее очень даже ощутимо, но плохо было то, что оно проходило совершенно беспричинно.
Я прислонилась головой к откинутой створке окна:
— Впусти меня в дом, пожалуйста.
— Уматывай, — сказала она. — Вали отсюда.
Я вспомнила Мартина и то, что он написал мне в мой альбом со стихами. Он пролистал его до последней страницы и вывел своим старательным детским почерком:
Марлиз тогда не поняла этого. Но Мартин был убежден, что Марлиз поселилась на краю деревни и просто обязана быть такой несносной, и даже специально была придумана такой, чтобы удерживать возможного преступника, который хотел напасть на нас исподтишка.
Я тогда попросила Марлиз тоже что-нибудь написать в мой поэтический альбом. Она неохотно раскрыла альбом и перелистнула запись оптика:
— А Мартин надеялся, что ты нас всех спасешь, — тихо сказала я.
— Так и вышло, все сбылось, — рявкнула Марлиз. — Особенно для Мартина. И для Сельмы.
— Но Сельма прожила больше восьмидесяти лет.
— Она оставила меня в покое, — сказала Марлиз, и голос у нее дрогнул. Она откашлялась. — Сельма была единственная из вас, кто всегда оставлял меня в покое.
— Она и впредь будет это делать, — сказала я.
— Уходи отсюда, — тихо сказала Марлиз. И: — Я уже вижу смерть. Она идет по мою душу
И тут с меня хватило.
— О’кей, Марлиз, — сказала я, — пора завязывать. Тут ты права.
Тут у Марлиз оборвался карниз с занавесками. Он оборвался с левого края. И косо перегородил окно.
Что-то часто стали падать вещи, подумала я. Закреплены, наверно, плоховато. И я вдруг вспомнила, как Сельма спросила меня: «Ты это заметила?» — когда со стены на кухне упала сова-макраме после того, как я соврала, что моя жизнь в полном порядке.
Марлиз уставилась в окно, я думала, она смотрит из-за упавшей гардины, но это было не так.
— Ну вот же, — сказала она. — Смерть идет прямиком ко мне.