Что за чертовщина?!

Лия выдыхает, прикрывает глаза и первой ступает на обозначившуюся поросшую тропу. Первой, не за оборотнем идёт, а сама. Возвращается назад. Первой же заходит в пустую арку без створок. Их обступают почти сразу же. Сразу же из неказистых низких деревянных домишек на улицу высыпает народ, и первое, что замечает Бранияр, что все взрослые — юных или детей нет вовсе. Большинством все седые, беззубые, а самый «юный» из общины — это мужик, с которым он разговаривал. Тому около сорока, может. Мальчишка на фоне прочих. Бранияр будто и вовсе ребёнок. Ребёнок, который всё больше и больше не разумеет, что происходит. Но отчего-то рефлекторно останавливает замахнувшуюся на девку руку. Перехватывает чужое узкое запястье и отпихивает его в сторону.

— Это и есть ваш обещанный суд? — миролюбиво интересуется Бранияр. Пока что миролюбиво.

— Нет, — тут же спешит его успокоить тот же мужик, — Нет, конечно, уведите пока, до вечера посидит пусть, — даже не приказывает, а так, просит кого-то из стариков, что оказываются не по возрасту прыткими, тут же хватают девку под локти и прут её куда-то подальше, в сторону одного из дальних домов.

— Негоже небу видеть такие страсти, — причитает старец другой, — Ну всё-всё, расходись. Вечером всё! Вечером! — разгоняет остальных, а Бранияр, которому развернуться бы и уйти, всё стоит на месте.

Провожает взглядом седой пучок и тощую фигурку. У него язык чешется спросить. Знает: не стоит.

— Да что вечером-то? — спрашивает у наконец разогнавшего пожилых зевак старца и замечает, что у того и штаны такие же латанные-перелатанные. И башмаки тоже едва держатся.

— А она не рассказывала? — получает тут же встречный опасливый вопрос и равнодушно пожимает плечами:

— Молчала всю дорогу.

— Это хорошо. Не то прокляла бы, и всё. Не дошёл бы.

Старичок дёрганый. Старичок странный. Параноит будто или еще чего. Бранияр уже не сомневается, что связался с какой-то добровольно изолировавшей себя от внешнего мира сектой.

— Они, суки, хитрые, почти как люди, — последнее ему поведали заговорщическим шёпотом и привстав на носки. Последнее и удивило обортня больше всего.

— Она и есть человек, — возражает с осторожным недоумением и едва не вздрагивает от вовсе не вкрадчивого крика.

— Да нечисть они! Нечисть! Что первая, что вторая!

— Вторая? — переспрашивает тут же и в ответ получает довольное, гордое собой и совершенно невнятное хихиканье:

— Да, одну-то мы сами того, а эта вот не того. Из-за той, которую мы того…

— А нормально можно? — теряет терпение сразу же, но не рискует снизойти до отрезвляющей оплеухи. Больно уж и так на него косятся местные из-за своих приоткрытых дверей, — По порядку?

— Да чего непонятного-то, — удивляется старик, — Бабка ее, десятки лет тому назад из лесу дитятко принесла, тьфу, знали бы что за дите то поганое было, еще тогда в костер бы кинули! Росла как все — девка, как девка. Ага, значит, выросла, за Прохора пошла — кузнеца нашего, но он как ребенка заделал, так и слег болезный. Вот в этом тоже она виновата! Извела со свету, отродье бесовское! Мы ее как с клыками и когтями увидели… Мамочки, я чуть не помер! Понимаешь, да? Вот почему посевы не всходили! Вот почему дети болеют, а ее ребенку хоть бы хны! Ну мы ее с вилами загнали, куда ей деваться-то тут, но вот эту погань белобрысую она в реку кинула, мы не успели, течением унесло. Если бы не ты, ходить бесу по земле нашей! Спасибо тебе. Вот сожжем ее вечером и благополучие к нам вернется.

Бранияр слушал и не мог понять, как он мог так облажаться? Как не увидел… Как не почувствовал!? Она добровольно шла всю дорогу на казнь за то, в чем не виновата… Он почти что предателем себя чувствует.

Никогда еще не ощущал такую ярость. С усмешкой думает, что для них он тоже бес…

Без особого труда справляется со всеми, кто встает на пути. Не тот противник. И дома, будто картонные. Чего стоит вынести дверь одного из дальних? Того, в чьих темных чертогах не девушка еще даже, так, девочка. Лет шестнадцать от роду.

Приходит в себя только оказавшись с ней лицом к лицу. Голубые глаза все так же излучают холод, ни капли эмоций. Ну, может на самом дне капелька любопытства. Не более.

— Почему ты мне не сказала? — тяжело дыша, спросил он, почти срываясь на рык.

— Это важно? — и снова вопросом на вопрос, и…бесит.

— Какая же ты глупая, — сгребает в объятия и прижимает к себе, — Маленькая и глупая.

* * *

— А дальше что? — спросила я, подтянув одеяло к подбородку, — Он забрал тебя оттуда?

— Ага, — хмыкнула она, — Разнес остальные пол деревни и забрал.

— А в бесовках ты как оказалась?

— Как бы они с Данияром не старались, а в волка я обращаться не могу, — заметила она, вздохнув, — Они хотели, чтобы я осталась в стае, но я слишком человек. Я не смогла.

— Они нашли тебе дом здесь? — угадала я.

— Да, — кивнула она, — Тут раньше травница жила, книги ее остались, я прочла все.

— Ну, допустим, что потом-то случилось?