Что за жизнь у нас такая?

Достаточно, не смотря на все возмущения «жалкой толпы», заглянуть в кабинет к родственнице и, расплывшись в заискивающей улыбке, кося глазом, приманивая головой или коряво согнутым пальцем, намекнуть, мол, выйди пошептаться надо. Кто же откажется? И вот уже ведет сердобольная родственница вип пациента к «сестре по оружию». Вот тебе наглядные экономия времени, средств и здоровья. А вы, прочие, хоть заоритесь. Как говорится: «Имейте люди нужных родственников», которым плевать на стариков, беременных, с трудом переносящих боль. Им же надо и прут они через головы, тела и души. Надо и все тут!

Очередь, как водится, возмущается, да куда там. Со «своими» разве можно тягаться? Себе дороже. Пошумели, повозмущались и притихли до следующего обреченного всплеска негодования. А кому есть дело до возмущений? Своим надо, у своих болит. Разойдись народ! К врачу Любовь Владимировна попала к концу приема. Переступила порог кабинета и тихо так, скромно, тело ее обмякло, ноги подкосились и, несчастно-терпеливая старушка завалилась на пол.

Любовь Владимировна лежала с закрытыми глазами, плохо соображая, где она и зачем. Думать, напрягать память мешал своим методичным набатом все тот же гудящий колокол где-то в самом центре головного мозга. Его удары отзывались ноющей болью в затылке и ломотой в висках. Казалось, голова, что называется, под самую завязку наполнена непрекращающимся, сводящим с ума, гулом, отчего совершенно не было сил соображать. Она помнила, как с трудом дотащила непослушные ноги до поликлиники, как долго сидела под дверями терапевта, а потом, хлоп – отрубило.

В мозгах полная разруха. Не способная сконцентрироваться на памяти, женщина начала прислушиваться к окружающему пространству. Потихоньку отдельные звуки соединялись в слова, слова сплетались в предложения. По разноликим шагам, заметному воздушному перемещению в виде некого бриза то духов, то лекарств, то аромата сдобы, а то неприятной затхлости, можно было понять, что мимо нее ходили. Запахи уходили и приходили, только один, очень знакомый – запах розы, приятно накрыл своей тонкой вуалью.

Больная уже было решилась приоткрыть веки, и сквозь прикрытые ресницы подглядеть за происходящим вокруг, чтобы сориентироваться по месту. В это время раздался приближающийся властный цокот каблуков, строгий грудной голос произнес:

– Нина Кузьминична, вам здесь находиться недозволительно. Вы мешаете персоналу работать.

«Так вот он чей, тот знакомый запах розы. Все правильно. – В последние три дня они тесно общались с Ниной Кузьминичной. И уже тогда она невольно обратила внимание на приятный, тонкий аромат розы. Он был, как бы, непременным дополнением к образу соседки. – Значит, дорогая Нина Кузьминична – неизменный ангел хранитель, рядом. Получается только одно: со мной опять случилась беда».

– Очень хорошо! – в голосе Нины Кузьминичны слышалось негодование. – Держать в коридоре отделения, на проходе, старую немощную больную с гипертоническим кризом, да еще без сознания, – по вашему дозволительно, а близкому человеку присутствовать рядом не дозволительно . . .

– Я же вам объясняла, что ее привезли из поликлиники уже с приступом. У меня нет свободных мест. Понимаете, нет!

– И что? Ей теперь на проходе помереть?

– А вы здесь с какой стороны? Вы родственница?

– Больше чем родственница. Я друг, близкий, надежный друг, в беде не брошу! Буду около каталки на стуле сидеть пока не определите в палату . . .

– Где же я возьму палату? – злился грудной голос.

– Где хотите . . . не уйду . . .

– Ладно, – сдался голос, – пойду посмотрю что можно придумать . . . – каблуки зацокали удаляясь.

Любовь Владимировна приоткрыла глаза. Рядом с ней сидела взлохмачено-возбужденная Нина Кузьминична. Со скорбным видом она молча следила за перемещениями по длинному, светлому коридору. Вся обозреваемая обстановка говорила о пребывании в стенах больницы. Повернув голову на бок, поняла, что лежит на высокой каталке, накрыта простыней и никакой тебе подушки или сумки, с которой явилась в поликлинику. Шорохи и движения больной не ускользнули от внимания сиделки.

– Слава Богу, пришли в сознание, – облегченно приветствовала она столь отрадное явление. – Я до смерти испугалась за вас . . . Сто раз прокляла себя, что отпустила одну . . . Надо было не слушать . . . вызвала бы врача на дом . . .

– Что со мной? Где я? – сиплый голос казался совсем не знакомым.

– В больнице вы. Пошли к доктору, прямо в кабинете случился приступ. Потеряли сознание, привезли сюда по «Скорой». Я дома жду, жду. Раз позвонила – вас нет; другой, – нет, бегом в поликлинику, а там только и разговоров – женщина упала в обморок. Увезли в терапию. Прибежала сюда. На каталке, в коридоре, с капельницей нашла вас.

Только теперь больная обратила внимание на штангу капельницы и катетер в левой руке, закрепленный лейкопластырем.

– Давно я здесь?

– Прилично . . . Я уже успела сбегать домой. Сумку вашу забрала, не беспокойтесь. Вещички собрала на скорую руку. Сами посмотрите, чего еще надо принесу . . .