Что забыла Алиса

Это была неразрешимая загадка. Она старалась представить себе, как такое могло случиться. Ник швыряет вещи в чемодан, грохает дверь, желтое такси ждет на улице — непременно желтое, как в Америке, потому что этого не могло быть на самом деле, это была сцена из какого-то душещипательного фильма. Это была не ее жизнь.

— Алиса, вы полгода как разъехались, но знаешь, когда память у тебя снова заработает, ты поймешь, что в этом ничего страшного нет, потому что тебе хорошо. Это то, чего ты хочешь. Я как раз на прошлой неделе тебя спрашивала. Я спросила тогда: «Ты уверена, что этого хочешь?» — и ты ответила: «Совершенно уверена. Этот брак приказал долго жить, и мы его давно уже похоронили».

Враки! Неправда! Выдумки! Алиса очень старалась сдержать ярость в голосе.

— Ты прямо на ходу все это сочиняешь, чтобы мне стало лучше? «Приказал долго жить, похоронили!» Да это вообще не из моего словаря! Я так не говорю. Не сочиняй, пожалуйста. Это очень тяжело слушать.

— Ах, Алиса, — печально вздохнула Элизабет. — Я тебя уверяю, это все травма головы, это все… Ой, здравствуйте, здравствуйте!

Незнакомая Алисе медсестра быстро отодвинула шторку, и Элизабет поздоровалась с ней с явным облегчением.

— Как вы себя чувствуете? — осведомилась медсестра, накладывая Алисе на руку манжету, чтобы измерить давление.

— Хорошо, — послушно ответила Алиса.

Теперь она знала правила игры. Кровяное давление. Зрачки. Вопросы.

— А давление-то поднялось, — заметила медсестра и сделала отметку в блокноте.

«Мой муж орал на меня, точно на злейшего врага. Мой милый Ник… Мой Ник… Я хочу сказать ему об этом, потому что он бы просто вышел из себя, если бы услышал, что со мной кто-нибудь так разговаривает. Ему первому я всегда хочу рассказать, кто меня расстроил; нога сама давит на педаль газа, лишь бы быстрее добраться домой и поделиться с ним, потому что как только он все узнаёт и его лицо искажается от злости на того человека, значит все в порядке, все прошло.

Ник, ты в жизни не поверишь, как тот человек со мной говорил. Когда ты это услышишь, тебе захочется дать ему в нос. Одно только странно: ты, Ник, и есть тот самый человек…»

— У нее сейчас шок за шоком, — сказала Элизабет.

— Мы должны попросить вас перестать волноваться.

Медсестра склонилась над Алисой, мгновенным движением раздвинула ей веки и проверила зрачки, посветив в них небольшим фонариком. Запах духов сестры показался Алисе знакомым, напоминал о ком-то или о чем-то, но это воспоминание исчезло, как только медсестра отошла. Что же, теперь всю жизнь у нее будет это противное ощущение дежавю, этот отвратительный зуд?

— Разрешите еще немного помучить вас скучными вопросами. Как вас зовут?

— Алиса Мэри Лав.

— Где вы находитесь и что здесь делаете?

— Я в больнице Роял-Норт-Шор, потому что упала в спортзале и ударилась головой.

— Какой сегодня день?

— Пятница, второе мая… две тысячи восьмого года.

— Отлично, просто превосходно!

Сестра обернулась к Элизабет, как будто ожидая, что это ее впечатлит.

— Так мы проверяем, не повлиял ли удар на ее мыслительные способности, — пояснила она.

— Может быть, и отлично, только она до сих пор думает, что сейчас девяносто восьмой год. — Элизабет раздраженно моргнула.

«Врет», — подумала Алиса, а вслух заявила:

— Я так не думаю! Я знаю, что сейчас две тысячи восьмой год. Я же сказала!

— Но она не помнит совершенно ничего, что было после девяносто восьмого года! Ну, может быть, какие-то обрывки. Не помнит, что у нее есть дети. Не помнит, что у нее развалилась семья.

У нее развалилась семья… Ее семью можно было ломать на куски, как пиццу.

Алиса закрыла глаза и представила себе лицо Ника, помятое со сна, вспомнила голову на подушке рядом утром в воскресенье. Иногда по утрам у него посередине головы волосы вдруг поднимались торчком. «Да у тебя настоящий ирокез!» — заметила она, когда увидела это впервые. «Ну конечно, — отозвался он. — Воскресенье ведь. Только с ирокезом и ходить». Даже не открывая глаз, он знал, когда она просыпается, лежит и смотрит на него, мечтая, может быть, о чашке чая в постель. «Нет, — ответил бы он раньше, чем она успела бы высказать это желание. — Даже не думай об этом, женщина». Но всегда приносил ей эту желанную чашку.