Что ждет Россию. Том II

Но вдруг Лозин услышал в одном углу перрона особенно исступленные, озлобленные крики. Он подошел с Зибером к огромной толпе солдат, окруживших какого-то бледного человека с окровавленным лицом, в польской военной форме. Этот человек вытирал грязным платком кровь на лице. Другую руку, в порванном у плеча рукаве, он неуверенно старался вырвать из рук молодого красноармейца, что-то дико кричавшего. Лозин прислушался.

— Товарищи! — кричал красноармеец. — Это русский офицер! Он к полякам перешел, в их форму оделся, на свой народ пошел. Его польские солдаты выдали: все рассказали. Это белогвардейская сволочь! Душегуб народный! Как вы думаете, товарищи: я полагаю — к стенке его поставить, убить собаку!

— Правильно! Правильно! — гудела толпа. — Расстрелять его!

Лозин схватил за руку Зибера.

— Спасите его, спасите! — страстно зашептал он. — Ради меня, ради всего святого! Ну чго вам стоит?

Зибер покачал головой.

— Едва ли я могу что-нибудь сделать: есть минуты, когда и укротитель не может справиться со своими зверями. Впрочем, попытаюсь.

Он протолкался сквозь толпу, поднял руку и крикнул:

— Товарищи! Внимание!

Все стихло. Толпа уставилась на Зибера.

— Вы хотите убить этого человека? Именем правительства СССР запрещаю это! Мы должны соблюдать законы союза. Военно-полевой трибунал разберет дело этого русского офицера и, если он виновен, присудит его к смерти. Вы только солдаты и не имеете права судить. Отпустите этого человека и пусть конвой уведет его к коменданту: там разберут.

Толпа молчала, но вдруг к Зиберу подошел какой-то солдат с красивым, интеллигентным лицом и заговорил:

— А вы кто такой будете, товарищ? Какое вы имеете право давать указания революционным солдатам? Этот человек — наш пленный и мы сделаем с ним, что захотим.

— Я уполномоченный по административным делам северной армии, — ответил Зибер. — Я приказываю вам оставить этого человека!

— А мы не исполняем! — вызывающе крикнул солдат. — Вы занимайтесь там всякими административными делами и не лезьте не в свои дела! Плевать мы хотели на вас! У нас есть командарм и он приказал всю эту сволочь без суда расстреливать! Правильно я говорю, товарищи?

Толпа снова загудела: «Правильно!»

— Ну, айда! Бери этого офицерика! — сказал солдат. Толпа подхватила пленного и потащила его куда-то в темноту. Зибер повернул к Лозину свое, как всегда, спокойное лицо.

— Видите, — сказал он, — мне приходится лишь умыть руки, как Пилату… Что я могу сделать? Эти люди нанюхались крови за день и у них опасно вырывать из когтей добычу.

Глава 34 ВТОРЖЕНИЕ В ИНДИЮ

Все то. что накапливалось годами с зловещей логичностью и последовательностью после несчастного Версальского мира, все грубые ошибки и близорукие шаги политиков Антанты, все бесталанные и лицемерные попытки Лиги Наций прикрыть бесправие и международный грабеж красивыми фразами о вечном мире, о разоружении и взаимном уважении народов, — все это дало плоды, и мир внезапно, в одну минуту, стал перед страшной, небывалой опасностью: грозило рухнуть то, что считалось незыблемой основой существования человечества. Явилось новое учение, начало которого было посеяно давно, но которое только теперь стало известно всюду, потому что оно нагло напоминало о себе топотом миллионов солдат и блеском миллионов штыков. И мир, затаив дыхание, с выпученными в страхе глазами, зачарованный, смотрел, как приближаются и заливают своей массой поля Польши, Румынии и Индии полчища красных солдат, обученных всему тому, что выдумали люди за многие столетия для взаимного истребления.

И весь ужас для буржуазного мира был в том, что эти солдаты шли не для понятных и знакомых с детства целей, не для решения экономических проблем или вопросов чести и славы, а для разрушения самых основ существования мира, всего того, что было создано буржуазией и что она считала принадлежащим ей по праву сильного и умного. Это было настолько невероятно, ужасно, что мир стоял, разъединенный старыми, гнилыми, глупыми распрями, дряхлый, надеющийся на чудо, слишком слабый, чтобы спасти себя от той опасности, которую привык считать смешной и нелепой угрозой. Но эта утопия стала действительностью, гром пушек и звук открывания и закрывания миллионов ружейных затворов все приближался и заглушал жалкий и слабый писк перепуганной мировой буржуазии — той буржуазии, которая сделала все, чтобы, ради торговли, укрепить положение СССР.

Казалось, какая-то высшая справедливость грозила расплатой: нельзя безнаказанно стоять в стороне и равнодушно смотреть на страдания десятков миллионов людей, нельзя эти страдания применять в целях наживы, потому что страдание рождает злобу и месть, когда мимо больного проходят и не подают ему помощи. Мир виновен перед русским народом за свое преступное равнодушие к мукам России. И Россия, в безумии отчаяния, шла теперь та своими новыми вождями и становилась мстительницей миру за его холодную жестокость…