Чтоб услыхал хоть один человек

Я полностью отвергаю точку зрения Уно-куна. И делаю это потому, что он не так последовательно, как Кумэ-кун, проводит идею, что «генеральным путём прозаического искусства является «повесть о себе». Разумеется, и Уно-кун настойчиво утверждает, что художественный вкус японцев склоняется не к «подлинному повествованию», а к «повествованию о себе». Это его утверждение нужно рассматривать как шутку. Почему как шутку? Потому что к «повестям о себе», рождённым нами, японцами, я бы не задумываясь причислил «Повесть о Гэндзи», драмы Тикамацу, повести Сайкаку, стихотворения Басё, да и некоторые произведения самого Уно-куна.

В заключение хочу сказать следующее – моё решительное возражение вызывает не «повесть о себе» как таковая, а рассуждения о «повести о себе». Считать, что я апологет «подлинной повести», перед которой преклоняюсь, – значит обвинять в преступлении не одного меня. Это одновременно пачканье грязью многих шедевров, принадлежащих к «повести о себе».

Беседы о литературе

Наши произведения печатают ежемесячные журналы и газеты. Так было в прошлом, ничего не изменилось и сейчас. И я снова задумался над этим, когда смотрел на открытку с изображением собора Нотр-Дам, которую прислал мне приятель из Европы. Дело в том, что живопись в какой-то мере оказалась подчинённой господству архитектуры. Огромные фрески Микеланджело появились благодаря романской архитектуре. Небольшие картины Ван Эйка породила готическая архитектура. Видимо, и литературные произведения ощущают господство ежемесячных журналов и газет, которые их печатают. Действительно, нынешние романы несут в себе газетный дух. Если посмотреть на нынешние рассказы глазами будущего, то и в них, по всей вероятности, между строк можно будет почувствовать журнал. Может быть, это просто моя фантазия. Но то, что из наших произведений всплывают газеты и журналы, – это фантазия более чем реальная, она напоминает экспрессионистский фильм.

Подсчитаем количество романов, повестей и рассказов, печатающихся в газетах и журналах, – в год их более тысячи. Но подумаем над их жизнью – она коротка. Ни один из видов литературы не может лучше отобразить жизнь эпохи, чем роман. И вместе с тем по мере изменения характера жизни больше всех остальных видов литературы теряет свою силу опять-таки роман. Для того чтобы узнать вчерашнюю жизнь, нужно читать вчерашний роман. Но это «для того, чтобы узнать». А не для того, чтобы ощутить жизнь в романе, заставляющем трепетать наши сердца.

Писатели моего времени создают вполне обычные человеческие образы Кё Таданао или монаха Сюнкана. Но рано или поздно они трансформируются в «сверхчеловеческие». Самое чистое и светлое чувство, например чувство любви между мужчиной и женщиной, неизменно волнует нас, даже если мы находим его в «Повести о Гэндзи». Но у кого хватит упорства пробиться сквозь сотни страниц ради нескольких строк, полных жизненной правды? Преодолевает века лишь то, что с предельной выразительностью передаёт это чистое, светлое чувство, – может быть, именно поэтому жизнь лирических стихотворений дольше, чем жизнь романов. Действительно, японская литература чрезвычайно богата, но ни одно произведение не имеет столь долгой жизни, как танка «Манъёсю».

Всё это говорит о том, что роман, а также и пьеса чрезвычайно близки журналистике. Строго говоря, ни один писатель, ни одно произведение не могут жить вне своей эпохи. Таков налог, который вынужден платить роман за то, чтобы с максимальной выразительностью передать жизнь своей эпохи. Как я уже говорил, ни один из видов литературы не имеет такой короткой жизни, как роман. И в то же время ни один из них не живёт такой напряжённой жизнью, как роман. Следовательно, с этой точки зрения жизнь романа окрашена в лирические тона гораздо больше, чем сами лирические стихи. Итак, роман напоминает яркую бабочку, проносящуюся перед нашими глазами во вспышке молнии.

Я возлагаю большие надежды на пролетарскую литературу. Это совсем не ирония. Вчерашняя пролетарская литература выдвигала в качестве непременного условия, что писатель должен обладать общественным сознанием. Но ведь «Повесть о Гэндзи» сделало «Повестью о Гэндзи» совсем не то, что её автором была аристократка и материалом для неё послужила жизнь двора. Вряд ли кто-либо будет это оспаривать. Критики говорят так называемым буржуазным писателям: обретите общественное сознание! Слова эти не вызывают моего возражения. Но мне только хочется сказать писателям, называющим себя пролетарскими: обретите поэтический дух.