В такие периоды Карен затевала разговор, что, мол, я её мало подготавливаю, что, мол, если что и заводит её – так это массаж спины и вообще поглаживание тела. Она ложилась на живот, я легко проскальзывал в неё, садился на её зад, и массажировал спину. Она не то что возбуждалась от этого, а становилась сонной и просила меня кончить, не поджидая её. Так что требуемый массаж-то оборачивался не эротичностью, а сонливостью. Массаж спины помог ей раз или два, но в действительности помогал лишь вибратор.
Если же я начинал ласками выводить её на оргазм, она убеждала меня, что ей оргазм часто не нужен и ей просто приятно чувствовать меня в себе, так что я не должен волноваться, если она не кончает столько же раз, сколько я. Но стоило мне раз не позаботиться, чтобы она кончила, как через несколько дней, обязательно выдержав в себе обиду, она объясняла своё гнилое настроение тем, что я якобы не думаю о её удовольствии, а думаю только о себе.
Сексуальная сварливость отражалась и во всём прочем, или можно сказать, что её бытовая сварливость отражалась и в сексе – уж не знаю, что сначала. Её сварливость выискивала нескончаемые предлоги, чтобы проявить себя. Вдруг она, как принцесса на горошине, начинает чувствовать какие-то выпуклости на матрасе, которые мешают ей спать. Причём желание покупки нового матраса она прямо не выражает, а просто раз за разом жалуется, что она плохо спала ночью из-за этого ёбаного матраса. А матрас-то действительно ёбанный, поскольку ему лет десять и он перетерпел всех её любовников.
Через некоторое время она начисто забывает о матрасе и вдруг начинает чувствовать запах кошки, что была у прежних жильцов, якобы исходящий от ковра в гостиной. Карен водила носом, вдыхала воздух и резким тоном говорила, что надо потребовать у владельца дома, чтобы он сменил ковёр. Я никакого запаха не чувствовал, о чём ей говорил, и, естественно, не собирался требовать новый ковёр, но не возражал, чтобы она сама попросила об этом владельца. Карен же ничего не предпринимала, она только брюзжала. Вскоре и это прошло.
Следующим номером программы возникла раздражённость от звука работающего принтера, который целый год ей не мешал, а вот на второй год стал невыносим. Причём печатание одной страницы вызывало в ней то же нетерпение, что и печатание пятидесяти. Тут я смалодушничал, сжалился и купил глушащую звук коробку, в которую вставляется принтер. Кареной радости хватило на день, а потом остатки звуков при печатании стали раздражать её с ещё большей силой.
Затем на очереди был звук смены дисков в компьютере, затем – но это было фирменным знаком её характера – ненависть к хрустящему звуку при еде.
Потом таким же по фундаментальности неприятия – звук щёлкающей жевательной резинки. Другим проявлением нетерпения в мире звуков стал звук моего разговора по-русски. Выучить русский она сначала не смогла, а потом и не хотела из-за своего неумения учить что бы то ни было. Ну, а раз она чего-то не смогла достигнуть, значит, в силу законов её характера, у неё к этому сразу рождалась ненависть.
Так что если ты задашь мне нижеследующие вопросы, то получишь ещё ниже следующие ответы.
– Что ты любишь больше всего на свете?
– Женское тело.
– Что ты ненавидишь больше всего на свете?
– Женскую душу.
Но в остальном я чувствую себя вдохновлённо и запускаю руки в свежих баб.
Только что вернулся из Нового-Йорика, где встречал Рину и провёл с нею четыре дня. Читай и дивись.
Неделю назад раздаётся звонок: Рина сообщает, что прилетает послезавтра в Нью-Йорк. Говорит, что послала мне письмо с днём прилёта месяц назад, но я ничего не получил. «Где ты останавливаешься?» – спрашиваю. А она обливает меня ледяной водой, спокойненько так говорит: «Я ещё не знаю. Я должна из Нью-Йорка позвонить знакомым». «А кто тебя встречает?» – вопрошаю. «Никто, – девственным голосом отвечает она и добавляет: – Я была бы благодарна, если бы ты меня встретил». Я на несколько секунд даже онемел от такого удара.