Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий

Тут бы Льву Бердникову в самый раз завершить раздел «Шуты» и перейти ко второму разделу книги «Острословы». Но в описываемое им время за словом «шут», кроме устаревшего профессионального, закрепилось еще и переносное значение «…тот, кто паясничает, кривляется, балагурит на потеху или в угоду другим», обладающее в зависимости от контекста одобрительным или порицающим оттенком. Видимо, поэтому Бердников добавил в раздел «Шуты» три рассказа о сиятельных вельможах – Л. А. Нарышкине (1733–1799), Д. М. Кологривове (1779–1830), А. Д. Копиеве (1767–1848), слывших остроумными насмешниками, забавниками, проказниками, за что современники, то одобряя, то гневясь, называли их «шутами», в переносном, разумеется, смысле.

Конечно, никто не позволял себе дерзости называть шутами лиц особо значительных, как фельдмаршал Г. А. Потемкин (1739–1791), генерал-адъютант С. Л. Львов (1740–1812), генерал А. П. Ермолов (1777–1861) или адмирал А. С. Меншиков (1787–1869), правнук А. Д. Меншикова, сподвижника Петра Великого, – хотя они умели и острить, и шутить, и передразнивать. Поэтому Бердников этих высоких военачальников отправил в раздел «Острословы». Можно было бы присоединить к ним еще и генералиссимуса российских сухопутных и морских сил А. В. Суворова (1729–1800), слывшего среди современников и чудаком, и острословом, но Лев Бердников предпочел ему простого гвардейского офицера – поручика Федора Ивановича Толстого, по прозванию «Американец» (1782–1846). Этот авантюрист, искатель приключений, дуэлянт, задира, скандалист был, по словам современников, редкостного ума спорщиком, любителем софизмов и парадоксов и необыкновенно красноречивым рассказчиком собственных похождений. С ним приятельствовали многие писатели, и он послужил прообразом многих литературных геров.

А в заключительной главе этого раздела Бердников вспоминает остроумных людей несколько другого толка – умеющих виртуозно расссказывать несусветную небывальщину и завораживать слушателей своим вдохновенным враньем. Одни из них в жизни были людьми кабинетными, как переводчик-компилятор Н. П. Осипов (1751–1799) или комедиограф А. А. Шаховской (1777–1846), другие слыли неменьшими аванюристами, чем Федор Толстой. Они и мир повидали, и в разных переделках побывали, как издатель журнала «Отечественные записки» П. П. Свиньин (1788–1839) или очень популярный в свое время писатель-иммигрант Ф. А. Эмин (1735–1770). Особо славились среди современников своими завиральными историями и грузинский князь Д. Е. Цицианов (1747–1835), проживавший в Москве, и польский граф В. И. Красинский (1783–1858), резидент Санкт-Петербурга, и отставной полковник П. С. Тамара, поселившийся в Нежине. Их рассказы, полные острых и пикантных выдумок, импонировали многим слушателям, в том числе сложившимся (Вяземский, Пушкин) и будущим (Кукольник, Гоголь) писателям, которые использовали эти завиральные истории в своем творчестве.

Последний раздел «Шуты от литературы» самый краткий в книге. В нем только три героя: поэт Дмитрий Иванович Хвостов (1757–1835), научный сотрудник Императорской Академии наук Кирияк Андреевич Кондратович (1703–1788) и пензенский помещик Николай Еремеевич Струйский (1749–1796). Дмитрий Иванович Хвостов, поэт позднего классицизма, в свое время писал не хуже других поэтов-современников. К сожалению, он жил и сочинял слишком долго и не заметил, как пришло новое поколение поэтов, с другими эстетическими требованиями, а он это «племя молодое» продолжал поучать и обогащать новыми творениями, за что молодые литераторы (в их числе Карамзин, Жуковский, Грибоедов, Вяземский, Пушкин и т. д.) сделали его мишенью бесконечных насмешек, чем и сохранили имя Хвостова в памяти поколений.

Переводчик и лексикограф Кирияк Андреевич Кондратович был «трудоголиком»: созданные им переводы и научные труды измерялись тоннами и километрами, а сам он не раз оказывался «первым»: первым в России перевел Гомера и Овидия, первым создал российский термилогический словарь и т. д. Себе на беду он оказался еще плодовитым стихотворцем и эпиграмматистом. Читающая публика считала его плохим поэтом, а Сумароков, тоже сочинявший эпиграммы и пародии, не только поливал Кондратовича площадной бранью, но и рукоприкладствовал в буквальном смысле этого слова. Непонятно только, кого из них Бердников относит к литературным шутам, – или обоих?