Чтобы сказать ему

Она ворчит, а он слушает, не открывая глаз, прижимаясь к тёплой шершавой ткани, пахнущей запеканкой и ореховой травой. Слушает, как она возится в какой-то сумке, как подцепляет колечко на консервной банке и крышечка с чпоканьем открывается.

– Ложки нет, – извиняющимся голосом говорит она. – Нет никакой ложки, но я руки только помыла.

Зачерпывает пальцем белковое пюре и подносит к его губам. Он слизывает и думает, что это смешно – у жизни вкус не маминого пирога, а протёртой больничной гадости. Она медлит, стараясь не частить и не захватывать слишком много, скармливая ему крошку за крошкой, наблюдая, как шевелятся его губы, как он подолгу держит смесь во рту. Он откуда-то знает, что мама будет с ним, пока баночка не опустеет, и изо всех сил тянет время, а она никуда не торопится и рассказывает сквозь улыбку:

– Надо же было так себя загонять. Ханну зачем слушал? Она дура старая и всегда мне завидовала, что ты вон какой красавчик, а у неё разгильдяй вырос. Повееерил. А я так мучалась, что ты извёлся совсем и меня не отпускаешь, когда пора давно. Только и ждала, что перестанешь плакать. Ты ведь плакал всё время и звал меня, плакал и звал, хоть и молча, днём, во сне, всё время. А потом устал и уснул, и я уснула. Но ты и потом всё плакал.

Она вздыхает и вытирает ему губы уголком фартука.

– Вот и молодец, хорошие мальчики хорошо кушают. А теперь спи. И не плачь больше, сырость мне не устраивай, а то ревматизм начнётся. – Она смеётся. – Шучу, у меня уже ничего не болит, только сердце рвётся смотреть, как ты себя поедом ешь. А ты лучше нормальную еду кушай. Спи теперь, я не уйду, спи.

Он проснулся утром и понял, что не умрёт, по крайней мере, в ближайшее время. Боль, разъедавшая его изнутри, не исчезла, но будто бы спряталась, перетекла в пробирку или пузырёк с притёртой пробкой, из тех, что хороши для хранения ядов и кислот. А с этим уже вполне можно жить, мало ли что там хранится в тёмных шкафах и сейфах. Аккуратненько если, не растравляя нарочно, то и ничего.

– С месяц назад поговорили, а потом сюда пришёл, и Ленка подтянулась, вот мы и устроили бизнес. Тут поблизости живёт народ, немного, но место нужно, чтобы вечерком потусоваться. Выпивку сами и приносят, не дома же им её глушить. Пока так, а потом и мы начнём гнать, как освоимся. Тут кругом огороды, занимай и работай.

– А с едой у вас как?

Ленка как раз вошла, неся тарелку с дымящимся золотым бататом, Дора проглотила слюну, но объедать хозяев не хотела.

– Народ делится, не думай. Мы же им культуру тут устаиваем, концерты, вечеринки. И вообще, мы же классные! – с неколебимой уверенностью сообщил Красавчик.

– Батюшки, кто же у вас концентрирует здесь?

– Не поверишь, то трансухи на огонёк заглянут, то барабанщики, то писатель с лекцией, прикинь? Всем надо где-то остановиться, ну и так люди собираются. У нас и своя музыка есть – Ленка же запела, а Бенито играет, как ангел.

– Бенисио? – подпрыгнула Дора.

– Нет же, Бенито, вон он, – и Красавчик махнул рукой мексиканцу с гитарой. – Бен, иди к нам, познакомься.

Бенито оказался симпатичным и спокойным мужчиной, и Дора с удивлением поймала ласковый взгляд, которыми он обменялся с Ленкой.

«Ох, и ничего себе, старушка-то не растерялась». Она боялась расспрашивать, понимая, что незачем тревожить тех, кто нашёл покой. Но всё же рискнула:

– Ленка, а как ты… ну, когда мы разошлись, что дальше случилось?

– Шла и шла, – улыбнулась Ленка. – Была, конечно, пара моментов, когда прилегла и подняться не могла, думала: может, ну его, пора. Лежала-лежала, а потом как разозлюсь! «Вставай, – говорю, – старая толстая сука, нет повода сдохнуть. Ничего такого с тобой не случилось, чего пережить нельзя. Столько лет впустую потеряла, иди и живи». Встала и пошла жить.

– Так просто? – удивилась Дора.

– Наверное, время настало. Знаешь, будто в голове сложилось: на свете ещё много любви для меня, – Ленка произнесла последние слова еле слышно. – Много всего у Бога, так мама говорила, и для меня есть.

В баре стало очень тихо, какая-то птица закричала за окном, но ощущение возникло, будто они все на острове, вне времени и печалей. Дора решилась прервать молчание:

– Так ты правда запела? Спой, да я пойду, хочу засветло добраться. Если что… не так, вернусь к вам, но вряд ли сегодня.

Ленка кивнула, Бен отошёл за гитарой, а она, глядя ему вслед, быстро сказала:

– Вот что, я тебе говорила тогда, так ты забудь. Я, знаешь, всё переживала – «что я могу ему дать, что могу дать», а теперь скажу тебе, детка. Не думай за него, не решай за другого, что ему нужно и как будет лучше. Он сам знает, чего ему от тебя надо. Не придумывай.

Тем временем Бен взял первые аккорды, Ленка приблизилась к нему и запела негромким и небольшим голосом, но так, что у Доры навернулись слёзы. «Что-то я рыдаю без перерыва в последнее время, – подумала она. – Нервы ни к чёрту». Но слова ложились в её сердце просто и отчётливо, так, будто и раньше там были, а теперь вернулись к ней вместе с памятью, любовью, голосом Ленки и самой жизнью.